Солдаты живут
Шрифт:
После взаимных представлений я высказал очевидное:
— Ваш народ навлек на себя крупные неприятности. Все буквально почувствовали, как Ворошки закрывают глаза и вздыхают под черной тканью.
— Мы выживем, — заявил Ворошк-босс, с усилием избавив голос от гнева и высокомерия. С уверенностью у него получилось хуже, и я задумался: а может, они и правда в этом не сомневаются?
— Несомненно. Увиденные мной возможности вашей семьи произвели на меня впечатление. Но если честно, то вы ведь понимаете, что для ее выживания потребуется нечто большее, чем просто
Нашун нетерпеливо махнул затянутой в перчатку рукой:
— Мы пришли к вам, потому что желаем вернуть своих детей.
Он говорил достаточно четко и медленно, чтобы его поняла Госпожа. И она издала негромкий удивленный звук — вполне возможно, что и смешок.
— Тут вам не повезло. Они могут оказаться полезными для нас. К тому же, у нас нет никакого интереса их возвращать.
Теперь их гнев стал настолько плотным, что его можно было пощупать. Тобо это тоже ощутил и сказал:
— Предупреди их, что любая сила, с помощью которой они попробуют пробиться через врата, срикошетит в них. И еще скажи, что чем упорнее они станут пробовать, тем сильнее пострадают.
Я перевел. Слова парня не произвели на наших гостей впечатления. Но и экспериментировать они не стали, припомнив события у собственных врат.
— Мы готовы предложить обмен, — сказал Исследователь.
— И что вы можете предложить?
— На равнине все еще есть ваши люди.
— Попробуйте их захватить. Они прикрыты. И когда пыль рассеется, вы снова станете подбирать мертвых членов вашей семьи. — В этом я не сомневался. Потому что Тобо полностью доверял Шевитье. — Вы могущественны, но невежественны. Как быки. Вы не знаете равнину. Она живая. И она наш союзник.
Теперь я не удивился бы, увидев, как у них из ушей повалил дым. Гоблин в старые добрые времена проделывал такой фокус. Но у этих двоих не было чувства юмора.
И все же их отчаяние преодолело гнев.
— Объясни, — прошипел Нашун.
— Вы ничего не знаете о равнине, но настолько самонадеянны, что верите, будто сильнее кого угодно на ней. А это обитель богов. Очевидно, вы даже не знаете историю собственного мира. Те, кто стоит сейчас перед вами и кому, по вашему мнению, вы можете угрожать, — духовные наследники солдат, вышедших из Хатовара пятьсот лет назад.
— То, что происходило до Ворошков, не имеет значения. Однако ты и сам проявляешь невежество.
— Это имеет значение. Вы чего-то хотите от последнего Свободного Отряда Хатовара. И вам нечего предложить взамен. За исключением, возможно, собственной надменной истории и толики современных знаний.
Оба колдуна промолчали.
— Спроси, почему они так отчаянно хотят вернуть этих детей, — сказала Госпожа. — Ведь они здесь в безопасности.
Я спросил.
— Они — наша семья, — ответил Первый Отец. В его голосе чувствовалась искренность и нечто такое, из-за чего я ему поверил.
— Они далеко отсюда. После их появления здесь мы долго шли на север. Один из них смертельно болен.
— При них остались их рейтгейстидены. И они смогут долететь сюда за несколько часов.
— По-моему, он говорит всерьез, — сказал я Госпоже. —
Исследователь выхватил одно слово из моей фразы:
— Я уже говорил о вашем невежестве. Так слушай, пришелец. Хатовар — не наш мир. Хатовар был городом тьмы, где проклятые души поклонялись богине ночи. Этот город зла был стерт с лица земли еще до Ворошков. Его жителей выслеживали и уничтожали. Ныне они позабыты. И они останутся позабытыми. Потому что ни одному Солдату Тьмы никогда не будет позволено вернуться.
Как-то давным-давно, в один ленивый день, за десятки лет до того, как превратиться в сосуд, тот, что он есть сейчас, Гоблин сказал мне, что я никогда не попаду в Хатовар. Никогда. Он навсегда останется для меня за горизонтом. Я буду подходить к нему все ближе и ближе, но никогда не дойду. Вот я и вообразил, что вступил в Хатовар. Но то оказался лишь мир, где когда-то находился Хатовар.
— Само время сравняло счет. Те, кого послал Хатовар, вернулись. А мир, убивший Хатовар, умрет.
— Ты обратил внимание? — спросила Госпожа.
— На что?
— Он употребил слово «зло». А мы редко слышали его в этой части мира. Люди не верят в него.
— Эти ребята из нашей части мира. — Я перешел на язык Арчи:
— Если вы дадите нам полные современные сведения о конструкции и работе ваших летающих бревен, а также о материале, из которого изготовлена ваша одежда, то и мы согласимся вернуть тех, кто нужен вам.
Госпожа изо всех сил старалась, переводя нашим сказанное. Но и ей не всегда удавалось понять все.
Нашун Исследователь не сумел осознать всего масштаба моего требования. Он трижды пытался ответить, трижды не смог подобрать слова и, наконец, с немой мольбой повернулся к Первому Отцу. Я не сомневался, что его прикрытое черной тканью лицо искажено отчаянием.
— Думаю, сейчас вам самое время отойти от врат, — сказал я своим, — Колдуны начинают терять терпение.
Я упивался ощущением собственного злодейства. Я всегда его испытываю, когда довожу до отчаяния могущественных и никому не подвластных типов, воображающих, будто вселенная создана исключительно для их удовольствия и удовлетворения их прихотей.
— Скоро стемнеет, — сказал я Ворошку. — И тогда выйдут Тени. — Когда Ворошки переглянулись, я одолжил цитату у Нарайяна Сингха:
— Когда имеешь дело с Черным Отрядом, надо накрепко запомнить: тьма приходит всегда.
Повернувшись к Госпоже, я не увидел на ее лице стопроцентного одобрения.
— Все могло пройти и лучше, — сказала она.
— Я позволил вмешаться чувствам. Хотя и знал, что не следовало бы. Но этот разговор нас все равно ни к чему не привел бы. Они слишком много думают о себе и слишком мало о других.
. — Тогда можешь расстаться с мечтой о возвращении в Хатовар.
И тут Ворошки предприняли первую за время встречи яростную попытку прорваться через врата.
Я их предупреждал.