Солнца Скорпиона
Шрифт:
— Ну, вот и они, — хмыкнул Рофрен.
Он тоже хотел стать крозаром Зы, но сдавшие во время рашуна нервы погубили его надежды. Однако Красная Братия Лизза также были прославленным орденом. Он вернет себе доброе имя, умерев достойно. Я не придерживаюсь взгляда, что единственный акт доблести сможет смыть все преступления человека. Но Рофрен, по моему мнению, не совершил никакого преступления — за исключением того, что не годился в моряки.
Мы стояли — Рофрен, Генал, Пугнарсес и я, и наши длинные мечи жаждали обрушиться на кольчужные наголовники наступающих на нас магнатов. Мы сразились. Их оказалось всего десять. Разделавшись
Но на лестнице лежали десять мертвых магнатов.
Мы отступили с поля боя. Пугнарсес, ругаясь, пинками спихнул тела вниз. Я опустился на колени рядом с Рофреном. Тот попытался улыбнуться.
— Скажи за меня «лахал» и «рембери» пуру Зенкирену, — прошептал он и с этими словами умер.
Пугнарсес и Генал собирали мечи.
— Зачем обременять себя ими? — спросил я.
Сушинг извергала на блестящие изразцы содержимое своего желудка. Я догадывался, что её тошнило не от вида разрубленных тел.
— Мы раздадим их рабам, — огрызнулся Пугнарсес. — Они будут драться…
— Так, как дрался ты, Пугнарсес? Заклинив клинок в голове у противника? Уметь надо, Пугнарсес, уметь.
Он грязно выругался, однако мечи не бросил.
Я подошел к принцессе Сушинг. Она подняла голову. На её щеках были полоски слез, на губах присохли остатки рвоты.
— Ты останешься здесь, принцесса? Теперь тебе ничего не грозит, так как никто больше не знает, как мы сбежали.
Мне было жаль её. Она настрадалась сверх меры, а теперь человек, которого она, как ей думалось, полюбила на всю жизнь, одним катастрофическим махом превратился в её наследственного врага. Воистину, она на мой взгляд достаточно настрадалась.
— А ты действительно пур Дрей, крозар, князь Стромбор?
— Он самый.
Говорил ли я хвастливо? Думаю, что нет. С гордостью? А, тут, думаю , да.
— Ну как я могу любить зарянина? — взвыла она.
— Ты не любишь меня, Сушинг…
— Разве я не доказала это? — вспыхнула она.
На это я не мог ответить. Ответа не было.
Холли сделала легкое движение, и я обернулся. Она стояла там, одетая в набедренную повязку рабыни, сжимая в хрупкой на вид ручке меч.
— Нам лучше уходить, Писец.
— Да, — согласился я и снова повернулся к принцессе. — Сушинг… постарайся не думать обо мне плохо. Ты не понимаешь движущих мной мотивов. Я не такой, как другие люди. Я не люблю тебя — но, думаю, ты задела во мне какую-то струну.
Она выпрямилась. В этот миг, с перепачканным слезами и рвотой лицом, распущенными и перепутанными волосами, она выглядела куда более человечной, чем я когда-либо её видел. И подумал тогда, что если ей повезет влюбиться в нужного человека, из неё выйдет толк. Но это не имело отношения к этой тяжкой минуте, когда мы стояли на лестнице, украшенной вычурными изразцами, в мегалите Магдага.
— Я не могу отправиться с тобой в «нахаловку», Драк, — сказала она.
— Хорошо. Я и не ожидал этого. Постарайся думать обо мне хорошо, Сушинг, ибо красное и зеленое не всегда будут враждовать. — Я нагнулся и поцеловал её. Она не шевельнулась и не отреагировала. Подозреваю, что
Она повернулась и пошла вниз. Двигалась она неестественной походкой лахвийской заводной куклы, чуть не опрокидываясь на каждой ступеньке. Потом остановилась и подняла голову.
— Все вы будете убиты, когда на небо вернется Генодрас. — Слова эти вряд ли что-то для неё значили. — Рембери, ков Драк.
— Рембери, принцесса Сушинг.
Она ушла, волоча по ступеням подол ненавистного красного платья, освещенная факелами, отражающимися в блестящих изразцах с изображением летающих птиц и рогатых зверей.
Мы спустились по противоположному пролету и вышли в блистательный день Крегена, когда в небе сиял только Зим, красное солнце.
Услышав новости, которые мы принесли, и в паре с тем, о чем все сами знали, и при вое над кучей трупов командиров групп вся «нахаловка» пришла в волнение.
— Магнаты прискачут и уничтожат нас всех! — кричал Болан, вызывая лысиной оранжевый отблеск.
По пути нам удалось уклониться от встречи со стражниками-полулюдьми. Но я знал, что они с удовольствием выполнят свой контракт с магнатами и нападут на «нахаловку», с целью покарать нас. Мы стояли перед решением, с которым, как я думаю, должен столкнуться любой человек, любая группа людей, если он или они желают в конечном итоге получить от жизни свой законный кусок пирога.
Из-за того, что орбита Крегена круто наклонена к плоскости эклиптики, зеленое солнце во время этого затмения, казалось, опускалось под острым углом к красному. Под тем же углом оно должно было появиться снова. Я огляделся вокруг. Не возвращались ли к оранжевым краскам Крегена зеленые оттенки?
Вскоре по переулкам и лабиринтам дворов с воплями забегали мужчины и женщины.
— Генодрас возвращается! Горе нам! Горе!
Если учесть откуда именно из красного солнца должно появиться зеленое, я знал, что бы сказали на этот счет заряне. Как подкосило Сушинг то известие, что я крозар! Генала и Пугнарсеса это мало волновало. Для них я был и оставался Писцом. И я по-прежнему был их военным командиром. Я приказал найти Пророка.
Он явился, его борода, как обычно, трепалась по ветру, придавая ему вызывающий вид. Холли, Пугнарсес, Генал и Болан собрали на площади рабочих и невольников со всей «нахаловки». Я залез на крышу нашей хибары и закатил пламенную речь. Суть её сводилась к длинному набору штампов, связанных со свободой, волей, осуществлении наших замыслов и мести за погибших. Я хорошо завел их. Под конец я указал, что забаррикадировавшись в «нахаловке» мы имеем-таки шанс разгромить воинов в кольчугах.
Под шум и гам из поднятой пыли в передние ряды выдвинулась одетая мехом фигурка. Шимифь, девушка-фрисла, вскочила на крышу, оказалась рядом со мной и громко завопила, требуя внимания. Когда установилось некоторое подобие тишины, она крикнула:
— Мы должны сражаться или умереть. Если мы умрем без боя, то чем это лучше, чем умереть, борясь за победу? Этот человек, Писец — великий джикай, следуйте за ним! Сражайтесь!
— Сотоварищи мои! — подхватил я. — Мы будем сражаться! И мы можем победить, применив то оружие, которое сами сделали и которым обучились владеть. Мы будем драться — и победим!