Солнце цвета крови
Шрифт:
Изумленно покачав головой, Гавейн ткнул коня пятками, и тот послушно пошел вперед. Под ногами его зашелестела густая высокая трава. Шлем рыцарь на всякий случай надел, но забрала не опускал, да и щит, болтающийся у седла, на руку не повесил.
Мощный хрипящий звук достиг ушей Гавейна, когда до останков некогда величественного дерева было не более трех десятков шагов. От этого звука мороз подирал по коже, а в ушах возникала тупая боль.
Словно злобное чудовище, укрывшееся где-то рядом, прочищало глотку.
Рыцарь остановился и вытащил меч, ожидая, что за рычанием последует атака. Но хрип
Поколебавшись, Гавейн двинул коня дальше.
Дуб, судя по всему, срубили совсем недавно. Листья его оставались зелеными и даже не успели завянуть, верхушка пня белела свежей древесиной, ноздри рыцаря щекотал ее аромат. Под копытами хрустели щепки, а там и сям, точно огромные разноцветные листья, валялись упавшие с ветвей щиты.
Изумление рыцаря Круглого стола достигло предела: кто мог сотворить такое? Неужто сам хозяин Черного замка сошел с ума?
Более правдоподобного объяснения не находилось.
Что-то невидимое продолжало хрипеть, заставляя приученного ко всему рыцарского коня беспокойно прядать ушами. Источник странного звука скрывался за толстым, точно драконье туловище, стволом.
Гавейн, не выпуская меча из рук, слез с седла на шершавую коричневую кору.
По другую сторону сгубленного дерева, вольготно раскинув руки и ноги, прямо на траве лежал тучный человек в старой чиненой кольчуге. Стальные колечки тускло лоснились, светло-рыжие волосы толстяка были спутаны, а грудь поднималась в такт храпу, который сделал бы честь любому великану.
Рядом со спящим валялась исполинская секира, не оставляющая сомнений в том, кто именно срубил злосчастный дуб…
Мысли взвихрились в голове Гавейна: кто этот воин? Откуда он взялся? Как он осмелился поднять руку на дерево Черного Рыцаря?
Помедлив, паладин Круглого стола спрыгнул на другую сторону ствола и едва не упал, сраженный пивным перегаром. Этот запах казался настолько густым, что им вполне можно было похмеляться.
Продышавшись, рыцарь спрятал меч в ножны – с кем сражаться? не с этим же пьяницей – и, подойдя к толстяку, пнул его в бок носком сапога. Храп на мгновение затих, затем опять возобновился. Спящий не пошевелился.
Выругавшись, Гавейн нагнулся и сильно потряс толстяка за плечо. Тот никак не отреагировал.
– Эй! – рявкнул рыцарь в самое ухо продолжавшему спать воину.
Храп прервался. Медленно открылись мутные, в красных прожилках глаза, разума в которых было примерно столько же, сколько у свиньи, нежащейся в луже. Толстяк повернулся на бок, веки его сомкнулись, и он снова захрапел, на этот раз – с тоненьким присвистом.
Гавейн опять выругался, размышляя, не воткнуть ли ему меч в оттопыренную задницу, сала на которой было больше, чем на добром окороке. Подобный способ действий гарантировал, что спящий проснется, но, подумав, рыцарь решил к нему не прибегать. Вряд ли в этом случае получится доброжелательная беседа…
Обойдя пень, он оставил коня пастись на травке, а сам направился к замку. Вступив на прогнившие доски подъемного моста, он обнаружил внизу, во рву, второго гуляку. Этот, судя по всему, сорвался с моста и, будучи трезв, точно свернул бы себе шею. А так он удобно устроился на совершенно
Паладин Круглого стола покачал головой: ватага пьяниц захватила замок Черного Рыцаря? Такой байке в Камелоте не поверит никто! Чем они одолели его? Закидали пивными кружками? А куда подевалась вода из рва? Последний лазутчик, побывавший здесь, доносил о том, что ров полон и в нем обитают гнусные твари. И где они? Сбежали, завывая от страха? Или все дружно утопились?
Начавшийся так буднично день сулил быть богатым на сюрпризы!
Ворота оказались распахнуты. Створки висели криво, судя по всему, проржавевшие петли недолго смогут удерживать их тяжесть. В темной арке противно пахло мочой, прямо посредине прохода виднелось пятно полузасохшей блевотины.
– Гм! – Гавейн судорожно сглотнул.
Картина была привычной – обычное дело после доброй рыцарской пьянки где-нибудь подальше от Камелота, в котором рыцарские традиции не велят паладинам надираться до поросячьего писка. Но увидеть такое здесь, в оплоте Зла на землях Британии?
Двор, вымощенный серыми растрескавшимися плитами, пятнали тела. Только отсутствие оружия в руках и кровавых пятен говорило о том, что здесь не было жестокого сражения. Многоголосый храп, не такой мощный, правда, как у толстяка около дуба, задумчиво перекатывался между замковыми стенами.
Выделялись черные пятна вчерашних кострищ, от которых тянуло горьким запахом гари, виднелось также множество бочонков, которые еще недавно содержали в себе пиво. Некоторые из них были безжалостно размолочены в щепы, другие оставались целыми.
Осторожно лавируя между павшими в неравном бою с хмелем, Гавейн направился к центральной башне замка. Лежащие на земле все как один были рослыми просто на зависть, несколько – настоящими великанами. Большинство были в кольчугах, и почти у каждого под рукой лежало оружие. Куда хуже кованное, чем у рыцарей Британии, и без любимых ими украшений. Но клинки были длинными и тяжелыми, и Гавейн поймал себя на мысли, что не особенно хочет сойтись с их обладателями в бою.
Кто эти воины? Откуда они здесь взялись? Вопросы толкались в голове, порождая в ушах неприятный гул. Не привыкшему особенно думать рыцарю казалось, что череп его сейчас лопнет. Он никак не мог сообразить: что же ему делать дальше? Черного Рыцаря, с которым он намеревался сразиться, видно не было – странные пришельцы то ли изгнали его, то ли упоили до смерти, а как поступить с самими чужаками, Гавейн не знал. Не привыкшие думать мозги скрипели, а сам паладин чувствовал себя так, словно его ударили по шлему мешком, под завязку набитым сырым песком.
Он поймал себя на том, что для прояснения мысли не прочь выпить, но все бочонки были пусты. От пива остался только запах…
За спиной кто-то негромко застонал, послышался шорох, а за ним – невнятное ругательство. Рыцарь мгновенно повернулся, ладонь сама собой опустилась на рукоять меча.
Открывать глаза было так больно, словно в них насыпали песка. Голова трещала, будто десятки крошечных цвергов лупили молоточками по сводам черепа, а в горле ощущалась противная сухость.