Солнце на потолке
Шрифт:
Мне безумно хотелось позвонить ей. Но я боялся, что она ещё спит. Или занята чем-то важным. Но ближе к полуночи она сама позвонила.
– Прости, что так поздно, – сказала она. – Ты ещё не спишь? Я специально встала пораньше, чтобы застать тебя ещё бодрствующим.
– Я тоже хотел тебе позвонить, но не хотел будить. Я ведь не знал, во сколько ты легла.
– Я хочу услышать твой голос.
Я слегка удивился.
– Я сейчас отключу автоматический браузерный переводчик. Так что, пожалуйста, говори что-нибудь. Только я не смогу тебя понять.
– Я сейчас сделаю
Мне потребовалось какое-то время, чтобы найти эту настройку, которой очевидно никто никогда не пользовался. Когда, наконец, всё было готово, я кивнул Эмико. Она кивнула в ответ. Ещё секунд десять мы молчали, уставившись друг на друга.
– Ну, это не дело, – сказал я, наконец. – Надо о чём-то поговорить. Пусть даже о пустяке, мы всё равно не поймём друг друга.
Она что-то ответила. У неё был такой красивый голос, как у соловья. Мне показалось, что если она сейчас запоёт, получится очень красиво. А как же необычно звучал чужой язык. Я уже почти забыл это звучание: музыку я слушал редко, а иностранный изучал ещё в школе. Она замолчала. Наверное, ждала, что я скажу что-то в ответ.
– Мне так нравится твой голос. Я хочу выучить японский, чтобы иметь возможность слышать его и понимать.
Она снова что-то ответила, а затем потянулась к кнопке настройки. Я сделал то же самое.
– Ты меня понимаешь? – спросил я. Она мне кивнула. – Что ты только что сказала?
– Я сказала, что хочу выучить русский. А ещё что твой настоящий голос гораздо приятнее этого противного электронного. А ты что сказал?
– Не поверишь, но то же самое.
Она улыбнулась. Когда я успел настолько привыкнуть к этой очаровательной улыбке? Мы поговорили ещё где-то с полчаса, а потом отключились.
С этого дня моя жизнь как-то изменилась. Я купил себе курс японского языка и начал его интенсивно осваивать. И это мне безумно нравилось, хотя всегда себя считал законченным технарём, которому путь в гуманитарные науки заказан. Она же начала изучать русский. В свободное от работы время мы связывались и общались. Иногда на родных языках, чтобы быстрее обучаться, а иногда просто. Мы говорили обо всём на свете: о книгах, о науке, о фильмах. Казалось, мы никогда не наговоримся.
– Кстати о фильмах, – сказала она мне однажды. – Ты не считаешь, что современные фильмы, снятые в условиях дистанта, разительно отличаются от старых, в которых актёры взаимодействовали друг с другом?
– Ну не знаю. Сейчас спецэффекты и технологии достигли небывалых вершин: актёры могут находиться на разных концах планеты, а на экране будет создаваться ощущение, что они обнялись. Разве это не чудо техники? Не величайший прорыв прогресса?
– Удивительно, как за эффектным туманом прогресса люди перестают различать главное. Актёры-то хоть и видят друг друга, но не испытывают необходимых эмоций. Подумаешь, кто-то там далеко. Они не могут даже изобразить чувства к кому-то на экране. Особенно чувства, о которых они только в книгах читали.
– Ты считаешь, что прогресс – это зло?
– Нет, что ты. Что за странная привычка кидаться в крайности? Я просто считаю, что мы живём как-то не совсем правильно. Что
– Да там как-то всё постепенно началось, ещё до моего рождения, – я напряг память, пытаясь вспомнить учебники истории. – Так, сейчас 2093-й год, значит, это случилось около семидесяти лет назад. Да и то, не было такого, что в один момент выстроили дома без окон и всех по ним расселили. Там была какая-то серьёзная причина, по которой использование дистанционных технологий резко стало актуально. А потом постепенно…
– Вот видишь, люди стали забывать. А на самом деле, они сами во всём виноваты. Точнее, их лень. В истории действительно была ситуация, когда такое дистанционное общение было оправдано. А потом всем просто понравилось. Людям стало лень. Действительно, зачем ходить на работу, если можно трудиться из дома? Зачем ехать в Париж, если технологии позволяют увидеть всё то же самое значительно дешевле и никуда при этом не перемещаться? Постепенно люди стали жить по одному. Совсем по одному! И это стало обязательным. Редко какие странные вещи становятся сначала нормой, а потом обязательными.
А ведь она права. Я как-то никогда не задумывался над этим вопросом, ведь все так жили, и это было нормой. Единственный живой человек, которого я за свои тридцать лет жизни видел – это моя мама. Я переехал в свою квартиру в пятнадцать: стандартный возраст, в котором государство предоставляет отдельное жильё. Причём сначала я скучал, мы почти постоянно общались по видеосвязи, а потом всё реже и реже… Теперь хорошо, если я раз в месяц позвоню. Отца я тоже видел только через экран. Он мной гордится. Гордится, что я стал ракетостроителем. И мои родители никогда друг друга вживую не видели. Просто они решили, что хотят ребёнка. Он сдал небольшой анализ, отправил ей по почте генетический материал, а она сделала маленькую операцию. И всё при помощи роботов, которых можно вызвать на дом.
Я вынырнул из своих мыслей от звонка в дверь. Я вышел в недлинный коридор. Двери нескольких квартир одного блока выходили в этот коридор. И все были выкрашены в серый. Около моей двери стоял пакет со свежими овощами: робот-курьер только что привёз. Я посмотрел по сторонам: ведь за этими серыми дверями тоже живут люди. Они где-то работают, чем-то занимаются, читают книги, а я даже не знаю, как они выглядят. Не то, что как их зовут. Мне вдруг стало так неуютно от этого ощущения, что взял да и позвонил в ближайшую дверь.
Дверь приоткрылась, и я никого перед собой не увидел. Потом мой взгляд как-то сам скользнул вниз, и я понял, что передо мной стоит ребёнок. Так необычно было понимать, что есть кто-то настолько ниже меня. Я так давно не видел живых людей в реальности. Тех, к которым можно прикоснуться, обнять.
Это был мальчик лет семи на вид. Его светлые волосы торчали во все стороны, а голубые глаза были широко открыты. Увидев меня, он испугался и сразу же захлопнул дверь. Но уже через секунду приоткрыл снова, разглядывая меня не столько со страхом, сколько с интересом. Ведь он тоже никогда никого вживую не видел, кроме своей матери.
Конец ознакомительного фрагмента.