Солнце по утрам
Шрифт:
– Не могу! Не могу я больше! Ты черствый! Ты думаешь только о себе! Ты и наука! Наука и ты! А я? А Юра? Ты о нас подумал?
– Оля! Я все понимаю! Я обо всем думаю. Подожди, успокойся! Мы же еще ничего не решили! Послушай лучше, что мне наш Юрка выдал: "Дядя Женя, на разведку всегда посылают самых смелых и наблюдательных. И уж когда разведчики берут "языка", то выбирают, кого получше, плохого не возьмут. Значит, если нас взяли, мы не последние земляне, да?"
Я не могла не съязвить:
– По-моему, мы с тобой это давно вовсю демонстрируем.
Но
– Скажи, ты действительно уверен, что мальчик не сломается? Что он останется человеком? Что ему не придется страдать, когда наступит пора возмужания? Что...
Ты перебил меня:
– Я ни в чем не уверен, Оля! Но я иногда завидую тому, как легко он воспринимает окружающее. Он ведь уже не сомневается, что все не игра, а быль. Но с тех пор, как к нему пришла уверенность, он ни разу не подвергал сомнению наши сказки, сочиняемые для его спокойствия,- он охранял наш покой. Удивительный все-таки мальчишка! Я ни в чем не уверен, Оля. Но очень может быть, что "они" умеют обращаться с подопытными со степенью осторожности, гарантирующей безопасность. За все время, что мы здесь, я не вижу ничего тревожного ни в ком из нас,
– А твоя нервозность? А моя усталость?
– Момент притирки.
– Почему, почему ты стараешься все сгладить? Хочешь, я скажу?
– Ну скажи.
Ты обледенело замер, но, несмотря на это, я выпалила;
– Потому что ты не можешь отказаться! Не можешь! Но ты готов погубить себя, нас!..
– Вас-нет!
– Можно подумать, что мы сможем жить без тебя!
– Оля!
– А вдруг они еще и не начали никаких опытов, а мы уже-посмотри на нас-разве это мы?! Орем, ненавидим...
– Ну прости, прости, Оля! Ты не права: они начали. Иначе зачем мучительный выбор: лететь, не лететь... Что мешало им просто уволочь нас к себе, туда, где они обитают?
А правда, подумала я, зачем? Но сейчас же мысль моя, не найдя ответа на поверхности, вернулась к проблеме выбора. Я вспомнила уроки литературы в техникуме. Мы проходили какую-то пьесу, и преподавательница объясняла нам, что, как правило, драматург ставит своего героя перед выбором. И- отказ от решения - тоже решение.
И вот теперь, когда я возвращаюсь к прошлому, мне легче передавать события, как пьесу, где ты - какой-то другой Женя, Юра - другой наш сын и я как будто выдуманная.
Это как самообман. Вроде бы и не с нами происходит.
Я помню себя тогда. Во мне отстукивали часы. Я превратилась во время, которое осталось нам до принятия решения,- а решения не было. То есть оно было и у тебя и у меня, но разное у каждого. А нам нельзя было порознь, нам необходимо было вместе.
– Реши все за всех, а, Женя! Как решишь, так и будет!
– Попробую.
– Хочешь побыть один?
– Нет, мне нужно твое присутствие.
– Я буду тихой, как моя любовь к тебе на Земле.
– А сейчас она громкая?
– Любовь? Как набат. Ей угрожают, и она взывает о помощи!
– Я поднялась.-Пойду все-таки приготовлю
– Только поскорее.
Я сидела одна на кухне. Было тихо-тихо, и бились часы во мне. "Нет уж, если нам суждено вместе вернуться на Землю, мы не сможем обходиться друг без друга неделями. На Земле... Ко мне вернулггсь тревога и уже не исчезала. Если ты вернешься из-за меня, счастья не будет. Ну хорошо, мы любим. Но мы такие разные. "Эти"-для меня пугало, я боюсь их, хватило с меня и двух недель!
А ты? Ты ведь небось уверен, что совершишь подвиг во имя человечества. Глупая я, глупая! Вряд ли ты думаешь о подвиге, уж это-то я могла бы знать. Мне непонятно только, почему ты так мучаешься. Я ведь подчинюсь тебе, как подчинялась и раньше. Я-то знаю свое место. Всяк сверчок..."
Я заплакала неудержимо. Ты возник передо мной;
– Ревешь?
– Реву.
– Ненормальная! Подними свои заплаканные глаза и слушай!
Я сделала, как ты велел. Твою торжественность нечем было измерить.
– Мы все, подчеркиваю - все!
– останемся на Земле! Что они значат наука, человечество - по сравнению с двумя людьми, которых любишь!
Я кинулась к тебе на шею, я обнимала тебя и целовала.
Как я была благодарна тебе! Уж я-то знала, чего тебе стоило это решение!
– Женя! Родной! Любимый! Женя! Женя!
Помню сейчас только себя. За нежданной радостью тебя я видела только как источник этой радости. Каким ты был тогда? Что испытывал? Нет, конечно же, ты тоже был счастлив: ты всегда любил делать подарки. И из всех, которые ты сделал мне, этот был-королевским!
– Женя! Женя!
– Не осталось во мне слов, кроме твоего имени. Оно было для меня всем: миром, жизнью, счастьем!-Женя!
– Оленька! Ну перестань плакать! Что же ты теперь-то!.. Оля!
Это утро мне не хочется вспоминать. Я плохо провела ночь. Ты тоже делал вид, что спишь, а по-настоящему и очень крепко заснул, когда должно было светать. Нас ждал последний рассвет без восходящего солнца. И как раз в это время от меня потребовали - никакого табло не понадобилось, мой мозг отчетливо читал требования очень властно потребовали дать собственный ответ. И я даже не предполагала, что он у меня есть. Сына отдать я не могла, а на твое решение не имела права влиять. Ты жаждал совсем иного, чем собирался сделать. Ты должен был остаться. Так же, впрочем, как я должна была уйти.
Единственно, чего я не могла допустить - тысячу раз буду это повторять!-лишиться Юрки. И я взмолилась, всем существом взмолилась, чтобы происшедшее не сохранилось в памяти сына. И мне пообещали. А ты, что будет с тобой? Мне ответили, что примут твои пожелания относительно состава экспедиции. Под конец этого безмолвного, но очень интенсивного разговора меня поблагодарили за разумность и пожелали всех благ на Земле! Ну вот и кончилось! Я подошла к тебе попрощаться. Как замечательно ты спал! Как горд был своим самоотречением! Ты не знал, что ему не суждено совершиться. Я поцеловала тебя в лоб - ты будешь хранить ощущение этого поцелуя-это была последняя я в твоей жизни.