Солнце Прометея
Шрифт:
Позади насмешливо вопили сумеречные призраки. Их покрытые клинками скифы парили над равниной и в красном Адском Рассвете казались лишь зазубренными тенями. Вулкан был слишком далеко, чтобы услышать, но он видел, как кричал один из пастухов, пойманный шипастой сетью, пока его не пронзила копьём полуобнажённая ведьма. Другие высокие, гибкие существа в сегментированной броне цвета ночи метали дротики со спин машин, упиваясь охотой.
Когда призраки покончат с кочевниками и деревнями,
Вулкан сжал кулаки. Каждый Адский Рассвет был одинаков. Когда небо становилось красным от крови, раздавались вопли и являлись сумеречные призраки. Ни один человек не должен быть добычей. Ни один сын или дочь Ноктюрна не должен страдать, как скотоводы. Жизнь и так сурова. Выживание и так тяжело.
— Довольно.
Вулкан увидел достаточно.
Он спрыгнул со скалы и приземлился на корточки. К нему подбежал Н’бел, задыхаясь от попыток поскорее увести слабых и уязвимых в безопасное место.
— Пойдём. Мы тоже должны спрятаться.
Лицо Вулкана посуровело, когда он поднялся и посмотрел на отца.
— Другие страдают, пока мы прячемся.
Н’бел открыл рот от изумления.
— А что мы можем сделать? Мы умрём, если останемся!
— Мы всегда можем сражаться.
— Что? — Н’бел пришёл в замешательстве. — Против сумеречных призраков? — он покачал головой. — Нет, сын, нас вырежут как скот на равнине. Пойдём!
Он схватил Вулкана за руку, но тот отмахнулся.
— Я буду сражаться.
Повсюду вокруг жители Гесиода исчезли в тайных нишах и подземных пещерах. То же творилось и по всему Ноктюрну. В Темиде, Гелиосе, Этонии и других — в семи главных поселениях планеты люди бежали в пустоты земли и закрывали глаза от кошмара. Они оставались там, пока сумеречные призраки грабили и убивали, разрушая всё, за что жители Ноктюрна боролись и погибали.
— Нет. Умоляю. Спрячься вместе с другими.
Вулкан направился к кузне.
— Куда ты идёшь? Вулкан! — окликнул его Н’бел.
Он молча вошёл внутрь. Когда Вулкан вышел, на его плечах лежали два тяжёлых кузнечных молота.
— Возможно в моих венах и не течёт кровь этих людей, но всё же я один из них, я ноктюрнец. И я не позволю им больше страдать.
При виде праведного гнева сына отчаянье Н’бела сменилось решимостью. Он взвесил
— Тогда я не позволю тебе сражаться одному.
Спорить или запрещать значило бы оскорбить отца, а этого Вулкан делать не собирался. Поэтому он кивнул, и между ними прошло невысказанное понимание. Они всегда будут родичами, пусть их кровь может быть разной. Это не изменить ничему, что таилось под люком в кузне.
Вместе они вышли на середину площади и встали напротив ворот Гесиода.
За ними вопли сумеречных призраков становились громче.
— Вулкан, я никогда не гордился тобой так, как сейчас.
— Когда всё закончится, я хочу, чтобы ты запечатал люк. Я не желаю знать, что внизу.
— Сын мой, не думаю, что нам представится такая возможность, — Н’бел повернулся к нему. — Но если мы выживем, то что будет с твоими корнями? Разве ты не хочешь знать, откуда пришёл?
Вулкан посмотрел на потрескавшуюся вулканическую почву.
— Вот мои корни. Там я родился. Отец, это всё, что мне нужно знать.
Краем глаза сын Н’бела увидел Бреугара. Он прижимал к мускулистой груди двуручный молот и звенел торками, вплетёнными в густую бороду. До появления Вулкана в Гесиоде самым крупным и сильным мужчиной был Бреугар. Он принял изменение положения со спокойствием и благородством, которое Вулкан никогда не забыл. Работник по металлу кивнул Н’белу, встав рядом.
— Ты лучший из нас, — сказал он Вулкану. — Родич, я встану с тобой плечом к плечу.
Бреугар был не один. Другие тоже выходили из укрытий на площадь.
— Ты можешь опереться на моё плечо, — сказал Горв, хранитель равнин.
— И на моё, — добавил Рек’тар, старший горнист.
Вскоре здесь собралось более сотни ноктюрнцев, мужчин и женщин, сжимающих копья, мечи, кузнечные молоты и всё, что можно было использовать как оружие. Народ сплотился, и Вулкан стал их опорой.
— Мы больше не будем прятаться, — сказал Вулкан и поднял молоты. Он прищурился, глядя на ворота. Словно клинок в пламени кузни он ковал оружие из своего гнева. Слишком долго они были добычей. И теперь воспрянут…
Вопли внезапно прекратились, словно кому-то перерезали глотку.
На миг воцарилась тишина, нарушаемая далёким скулёжом изувеченных заурохов и мольбой умирающих пастухов, почти добежавших до убежища.