Солнце в день морозный (Кустодиев)
Шрифт:
…Затем Б. М. показал свои замечательные иллюстрации пером к "Леди Макбет Мценского уезда" Н. С. Лескова. Несмотря на свои постоянные сетования и примечания, что он не график, на самом деле он нашел совершенно своеобразную свободную технику штриха, как бы офортного…
17 марта. Кустодиев сообщил о разговоре с Петро-вым-Водкиным, который рассказал о плане постановки пушкинского "Бориса Годунова", затеянной Хохловым при участии Кузьмы Сергеевича. Он сказал Кустодиеву: "Мы, знаешь ли, решили выявить всю грандиозность идеи в мировом масштабе… Келья, например, задумана грандиозно… Я ее закатываю
Реплика раздражила Кузьму Сергеевича: "Ну, это чепуха! Это быт! Нам решительно наплевать, как там было на самом деле! Важна идея! Что в этой келье зарождаются грандиозные события, пишется история чрезвычайного значения… в "мировом масштабе". На это Б. М. резонно заметил (уже не затрагивал больного вопроса о "быте"), что в грандиозной келье два действующих лица покажутся букашками и ничего грандиозного не получится; не лучше ли, сделав келью маленькой, поместить туда «больших» артистов!
Петров-Водкин, призадумавшись, согласился, что, пожалуй, Б. М. прав…
25 сентября 1924 года. Я застал Кустодиева за работой новой картины "Купчиха за чаепитием". Очень сильно написано: из последней серии это одна из сильнейших работ.
В комитет решено включить К. А. Сомова [К. А. Сомов был включен в комитет по организации выставки русских художников за границей. Он уехал с этой выставкой и больше не вернулся в Россию], Борис Михайлович протестует против посылки в Америку картины В. И. Шухаева «Вакханалия», которую считает слабой и ученической, «подделкой» под Рубенса.
Мы с Борисом Михайловичем рассматривали фотографии венецианской выставки; причем я при помощи лупы разобрал номера под картинами, и мы таким образом прогулялись по выставке!..
27 мая 1924 года. Вечером навестил Б. М. Кустодиева. Сегодня он чувствует себя лучше и работал с увлечением фон на портрете М. А. Волошина. Для фона Б. М. воспользовался акварелью М. А. Волошина и изобразил его таким образом на фоне киммерийского пейзажа, а не среднерусского, как задумал раньше. Связалась фигура с фоном очень хорошо…
Он взял заказ на иллюстрирование биографии В. И. Ленина (для детской книжки московского Госиздата).
11 декабря… Делает иллюстрации для сборника "Ленин и юные ленинцы" под редакцией Лилиной. Заказаны десять страничных и десять малых иллюстраций. Кроме того, спешный заказ для постановки пьесы Замятина «Блоха», делает макеты, эскизы и бутафорию. Работает с утра и до позднего вечера, и это его спасает, так как заставляет не думать о физической боли. Но от работы над графикой у него сводит руку.
7 марта 1925 года. Б. М. работает сейчас над вариантом постановки «Блоха» (для Большого Драматического театра)".
Как широки интересы художника, как разнообразны занятия искусством, какая отданность делу — об этом свидетельствует нам Воинов.
Итак, «Блоха». Вслед за Москвой пьесу решили поставить в Ленинграде, в Большом Драматическом театре. И режиссер Монахов за оформлением обратился с просьбой тоже к Кустодиеву. Трудно делать декорации к одному и тому же спектаклю в разных театрах, но Кустодиев их сделал. Эта пьеса была близка его природному оптимизму, ведь он так хотел радовать людей!
Плакат
8 день премьеры позвонил Монахов из Большого Драматического и просил Бориса Михайловича написать о том, как они работали над спектаклем. И тут художник не изменил своему радостному и слегка ироническому отношению к жизни. Он написал нечто вроде забавного рассказа:
"В одном из домов на Введенской улице сидел человек у топившейся «буржуйки» и грыз карандаш, желтый карандаш для рисования. От карандаша остался лишь маленький кусочек, а лист бумаги так и лежал чистый, неисписанный. Человек был в отчаянии. Звонили из Большого Драматического театра, велели написать, как ставили «Блоху».
Вспомнив, что как-то писал письма и так "выражал свои мысли", начал:
"Многоуважаемый и дорогой зритель!
Легкое нездоровие удерживает меня дома и не позволяет вместе с тобой быть на сегодняшнем спектакле, когда тебе будет показана "История Левши, удивительного русского оружейника и как он перед англичанами все-таки попал впросак".
…Цельный и крепкий язык пьесы требовал таких же красок: красный кумач, синий ситец в горошек, платки с алыми цветами — мой фон, на котором движется вереница баб, генералов, мужиков и глупого царя в придачу… От тебя, дорогой зритель, требуется только смотреть на все это и унести с собой веселое светлое настроение празднично проведенного вечера… Мы делали все, чтобы оно у тебя было, не наша вина, если ты возвратишься домой с твоей обычной ленинградской хандрой и недовольством. Угодить тебе ведь так трудно, еще никто не знает, что тебе нужно.
С товарищеским приветом
Б. К.".
Эти забавные странички тем более удивительны, что писались они с немалым трудом — буквы получались крупными, поставленными широко и неуклюже. Его руки уже не подчинялись ему, как раньше, и писать он мог только карандашом. Руки страшно сводило, он почти не чувствовал локтей.
Борис Михайлович торопился. Энергия его в этот последний год жизни поразительна. Он работает самозабвенно, неустанно. Он не позволяет говорить с ним о здоровье, отшучиваясь: "Работаю — значит живу".
Не может быть остановки в творчестве! Постоянный поиск, открытие! Его сковала неподвижность, он не может искать натуру, но ведь память, эта волшебная сила, его фантастическая спасительница, подскажет ему детали и образы, которые так нужны.
Зрительная память восстанавливала то, что он видел 30–40 лет назад. Воспоминания для него были теперь сильнее, чем жизнь. Он пишет: "Меня опять потянуло на краски, и опять стали мучить меня ненаписанные картины". Ненаписанные картины!
Его тянет к большим полотнам, а это почти недоступно! Значит, надо заняться чем-то другим. И он овладевает техникой гравюры и целыми вечерами режет по линолеуму или дереву. Болит рука, но зато голова и сердце так четко работают и душа все так ясно видит.