Солнце всегда взойдет
Шрифт:
– Пошел вон.
– Не ломайся. – И, схватив Синю за руки, закричал: – Пацаны, налетай на жмота!
Я и Олега быстро выгребли из Сининых карманов конфеты и, ухахатываясь, съели их.
– Ой, точно, парни, есть, – посмеивался Синя. – А я и не знал. Ешьте, мне не жалко. Я сегодня добрый.
Мы смеялись, но наше веселье было притворным.
О рыбалке совсем забыли. Играли, спорили, стараясь перекричать друг друга. Саня рыбачил в одиночестве или же подолгу смотрел в небо, которое было усыпано мелкими перистыми облаками, словно бы кто-то там, в высях, распотрошил подушку. Из-за ангарских
Арап придумал игру: предложил посостязаться, кто быстрее проскачет на одной ноге. Мы все, кроме Олеги, бурно выразили согласие. Олега, неодобрительно съежив пропеченно-красный нос, предложил свою игру, но мы его не поддержали. Весело скакали. Олега любил, чтобы все делалось по его воле и желанию; притворился, что сильно заинтересован пойманной стрекозой и наша игра будто бы скучна ему.
Невдалеке чинил забор возле своего покосившегося домка сгорбленный дед. Он, покуривая трубку, работал неторопливо, с частыми остановками. Его морщинистое серое, как кора, лицо, сдавалось, ничего не выражало, кроме спокойствия и отрешенности. Он иногда поднимал коричневатую худую руку к глазам, спрятанным в морщинах, и всматривался вдаль. Мне совершенно не верилось, что он был когда-то таким же маленьким, как мы, и так же мог прыгать и бегать. Мне в детстве представлялось, что старики старыми и появляются на свет, не верилось, что я когда-нибудь состарюсь, одряхлею, стану таким же мешкотным и безмятежным, как дед.
– Вы скачите, – сказал нам Олега, даже не взглянув на нас, – а я буду играть в пирата.
– В кого, в кого?!
– В пи-ра-та! Да вы скачите, скачите. Что встали, как столбы? – Олега, насвистывая и подпрыгивая, направился к плоту.
Все, кроме Сани, побежали за ним.
– Мы – с тобой!
– Вот здорово – пираты!
– Я уж как-нибудь один. Вам же не нравятся мои игры. Вот и прыгайте. – И стал бодренько свистеть.
– Ладно тебе, Олега! Нашел из-за чего дуться, – уже повязывал Арап на голову свою рубашку.
Олега морщил губы, потирал пальцем выпуклый большой лоб, как бы решая: брать нас в свою игру или нет?
– Так и быть: играйте со мной. – Он словно бы досадовал, что вынужден согласиться. – Поплывем на Зеленый остров. Там стойбище индейцев. У них уйма золота и бриллиантов.
Мы приготовились в поход. У каждого на голове появилась чалма с пером или веткой. Арап завязал левый глаз какой-то грязной тряпкой и свирепо оскаливал зубы. Длинную тонкую корягу я вообразил мушкетом, свои черные брюки приспособил под флаг на плоту.
Саня улыбался, наблюдая за нашими приготовлениями. Когда же мы отчалили от берега и погребли к стремнине, Санин рот открылся, и улыбка, должно быть, уползла в него.
– Э-э-э, вы что, серьезно, что ли, на Зеленый?
– А ты как думал? – задиристо ответил его брат.
– Ведь с минуты на минуту ахнет гроза. Глядите, дурачье!
Мы посмотрели на приангарские сопки. Лиловая, с землисто-серым провисшим брюхом туча кралась по небу, и чудилось, что она всасывала в свое необъятное чрево и его голубое полотнище, и стайки мелких
– Ерунда, – махнув рукой, сказал Олега. – Мы успеем на остров до дождя. А там – шалаш отличный. Вечером, Саня, вернемся.
– А вдруг дождь надолго зарядит? – тихонько спросил у меня Синя.
– Не зарядит. – Бог знает, почему я был уверен. – Ага, струсил!
– Еще чего?! – ответил Синя и стал грести руками, помогая Арапу, который захватывал тугую волну доской.
– Хоть и зарядит, – молодцевато сказал Олега, – что из того? Мы же пираты, Синя! В дождь легче напасть на индейцев.
– Вернитесь, – не унимался Саня. Он спешно сматывал удочки. – Переждем грозу у деда, а потом поплывем хоть к черту на кулички.
– Е-рун-да, – снова отмахнулся Олега.
– Коню понятно – ерунда.
– Будет тебе, Саня, паниковать.
– Сплаваем на Зеленый и вернемся. Не волнуйся.
– Я вам дам, ерунда. Вернитесь, кому велел!
– Саня, – сказал я, досадуя на него, – что ты за нас печешься, как за маленьких? Мы нисколечко не боимся твоей грозы.
Я стоял с важностью, широко расставив ноги, приподняв плечи и выставив нижнюю губу. Я хотел, чтобы меня увидела Ольга или сестры. Тщеславие распухало во мне, услужливое воображение явило восхищенное лицо моей подруги, а потом – гордых за меня родителей моих и сестер. Воображались возгласы приветствия какой-то толпы с берега, рисовались в мыслях героические поступки.
Тучу прожег безразмерный огненный бич; может, небесный пастух-великан гнал ее куда-то. В небе громко захрустело – мерещилось, внутри тучи стало что-то, проглоченное, перемалываться. На нас дохнуло сырым пещерным холодом. И вдруг – оглушительный грохот, как будто покатилась с горы огромная каменная глыба. Я сжался и покосился на берег: "Ой, мама!.. Далеко!" Колени задрожали и подломились.
По берегу поднялись бороды пыли. Деревья сначала сильно нагнулись, потом дернулись назад и гибельно забились. Где-то вскрикнула стая ворон. Черно-зеленая взлохмаченная волна кинулась на плот. Ангара судорожно морщилась и бурлила под тугим злым ветром.
Арап прекратил грести. Мы все переглянулись и, наверное, готовы были друг другу сказать, что не мешало бы вернуться. Синевский первым попытался направить плот к берегу. Но было уже поздно: стрежень втащил наше суденышко на середину своей мускулистой спины и резво понес в мутную, пыльную даль.
Снова пронзил тучу огненный бич. Стал капать холодный дождь. Прошла минута-другая, и он буквально стегал бурлящую воду, мчавшийся на остров плот и нас, прижавшихся друг к другу, до боли в суставах вцепившихся руками в зыбкие, скользкие бревна.
Саня бежал по берегу, что-то кричал нам, размахивая руками. Его голос, в клочья разрываемый ветром, вяз в густом ливне.
Внезапно под плотом глухо проскребло, и нас вышвырнуло в воду. Мы врезались в релку. По моим мышцам щекочуще пробежал страх. Лишь некоторое время спустя я почувствовал, что вода ужасно холодная.
– Ма-ам! – пробулькал я, вынырнув. Ударял по волнам ладошками и выхватывал ртом воздух. Поймал взглядом товарищей – они протягивали мне руки, стоя по колено в воде. Плот удалялся, исчезая в колеблющемся лесе ливня.