Солнце

Андрижески Дж. С.

Чандрэ до сих пор очень мало знала о Луриаал, хотя находила её довольно дружелюбной, особенно при таких обстоятельствах.

Она знала, что видящие и люди здесь не доверяли ей.

Луриаал сказала Чандрэ, что обязана здешним людям жизнью и кровью, так что должна защищать их, в том числе и от неё. Она не рассказала историю, скрывавшуюся за этим долгом, и Чандрэ не спрашивала, но видящая с серебристыми глазами явно относилась к этому серьёзно. Она также серьёзно относилась к человеческому моральному кодексу — намного серьёзнее,

чем большинство видящих относилось к Кодексам Видящих, особенно после гибели Вэша.

Чандрэ подверглась допросам и здешних людей, и самой Луриаал.

Вопросы были справедливыми, но конкретными. Они хотели знать, что именно она помнила о резне в Лэнгли — до, во время, и после. Они заостряли внимание на времени, конкретных воспоминаниях, других провалах в памяти, которые она могла испытывать, на её эмоциональных реакциях в отношении содеянного, на её чувствах до нападения и после. Они устраивали обычные и перекрёстные допросы, проверяли точность, постоянство, детали, которые она могла упустить.

Деклан слушал всё, не говоря ни слова.

И Торек тоже.

А также Калги и Оли.

В итоге Луриаал решила, что в лучших интересах для всех них надеть на неё ошейник. Она сказала, что итоговое суждение о судьбе Чандрэ вынесут Мост и Меч, но она поделится своими находками с посредниками, когда они прибудут сюда. Тем временем, объяснила она Чандрэ, это её право оберегать её людей.

Поскольку это была более чем разумная просьба, Чандрэ без протестов согласилась на ошейник.

Они, похоже, всё равно считали её какой-то одержимой.

Чандрэ видела, как многие люди показывали в её сторону оберегающие жесты, защищаясь от какого-то демона, который, по их мнению, имел власть над её светом.

Чандрэ всё ещё смотрела в сторону Луриаал, когда почувствовала на себе взгляд (в смысле, помимо взгляда Деклана) и повернулась. При этом она увидела, что за ней наблюдает тот самый старик, который несколько секунд назад хмуро косился на Джакса.

Когда их взгляды встретились, он показал ей жест сначала рукой, потом кивком головы.

Он хотел, чтобы она подошла к нему.

Слегка нахмурившись, Чандрэ поколебалась всего несколько мгновений.

Затем, отведя от него взгляд, она оперлась на трость, чтобы опуститься в сидячее положение, вытянув ноги. Вздрогнув от боли в ещё не зажившей ноге, она на мгновение сжала бедро через повязку, закрыв глаза. Она не хотела заставлять кого-то из видящих или людей подвигаться и давать ей место, так что уселась прямо на землю, в стороне от кольца вокруг костра.

Ей не хотелось находиться в компании.

На самом деле, ей хотелось лишь тепла, а также провести несколько минут вне хижины, в которой она находилась большую часть времени. Даже окружение видящих, которые ненавидели её и желали смерти, было лучше, чем вообще не бывать в окружении её братьев и сестер.

Закрыв глаза, Чандрэ

оперлась на ладони и постаралась расслабиться, насладиться костром, подышать свежим воздухом, светом конструкции вокруг неё.

Прошлой ночью её разбудила стая койотов.

Поначалу это напугало её, а потом привело в восторг. Они казались такими скорбящими, но в то же время сострадательными по отношению друг к другу, как семья.

Ей здесь нравилось.

— Вот, — сказал голос прямо перед тем, как мощная рука пихнула её.

Глаза Чандрэ распахнулись, и она напряглась, повернув голову.

Старик улыбнулся, передав ей жестяную миску с чем-то, пахнущим насыщенно и пряно, с мясом и бобами.

— Вот, — повторил он на английском с акцентом.

Он явно хотел, чтобы она взяла миску.

После краткой паузы Чандрэ протянула руку и аккуратно взяла у него еду.

Она надеялась, что после этого он уйдёт.

Вместо этого он сел рядом с ней, плюхнувшись прямо на землю. Это несмотря на его возраст, который равнялся где-то 70–80 годам, поскольку он был человеком, и несмотря на то, что он был одет в джинсы и ковбойские ботинки — не самую свободную для движений одежду в мире.

Перебросив длинную седую косичку через плечо, чтобы не мешалась, он поставил себе на колени вторую миску и быстро начал есть, зачерпывая месиво из бобов и мяса с помощью лепёшки и кушая его прямиком из миски.

Он ничего ей не сказал, и после небольшой паузы Чандрэ сдалась, вздохнув.

Положив трость у своего противоположного бедра, она поднесла к носу миску и настороженно понюхала. Она уже собиралась помешать содержимое пальцем, но тут мужчина снова пихнул её рукой. Когда она перевела на него взгляд, он запустил руку в мешок рядом с ним и достал ещё две лепёшки. Он передал их Чандрэ.

— Горячо, — он показал с помощью пальцев и лепёшки, как надо кушать, словно она была младенцем и не видела, как он сам только что ел. — Горячо. Ешь.

Мысленно вздохнув, Чандрэ сдержала желание закатить глаза, затем взяла первый кусочек хлеба. Нахмурившись и понаблюдав, как он сгибает лепёшку в подобие ложки, она скопировала его действия (будучи уверенной, что он опять наорёт на неё, если она не сделает так, как он) и зачерпнула немного бобов в лепёшку.

Взяв еду в рот, она стала медленно жевать.

Было вкусно.

Очень, очень вкусно… особенно по меркам человеческой пищи.

Пожилой мужчина рядом с ней усмехнулся.

Когда Чандрэ повернула голову, он приобрёл очень довольный вид. Он показал на её рот и лицо, почти как на языке жестов. Когда она лишь нахмурилась и покачала головой, давая ему знать, что не понимает, он постучал по виску одним пальцем.

Осознав, что он имеет в виду, она вздрогнула, опешив.

Затем нахмурилась. Поддев пальцем ошейник сдерживания видящих, надетый на неё, Чандрэ оттянула его от своей шеи, показывая мужчине.