Солнцепоклонник
Шрифт:
Я стал медленно приваливаться к стене, оглушенный его безумной логикой. Ноги напрочь отказывались меня держать.
– Ты знаешь Пенни, - продолжал он, не отводя глаз.
– Дело не в ее масти. Она очень талантлива. Я просто не могу допустить, чтобы такое сокровище пожрали черви через какие-то жалкие полвека! Она вдыхает жизнь во все, чего касается, рядом с ней хочется жить, чем-то заниматься… Это бесценный дар, и ему не место в могиле. И вот, когда я увлек ее работой, доверил ей ведущий проект студии, являешься ты, чтобы ее забрать… Ну что я должен был сделать?
Я
– Ты обманул ее. И убил, - произнес я шепотом.
Данте слегка пожал плечами.
– Кстати, может, и не обманул… - Он впервые отвел глаза и теперь смотрел вниз.
– Может быть, с ней и правда было не все в порядке.
– Это ты на вкус определил?
– не удержался я, но он так посмотрел, что мне стало плохо.
– Как ты можешь. Я и пальцем ее не тронул. Никаких кровавых мелодрам в стиле “Дракулы” со вскрытием вен ногтями - все происходило в больнице, более чем профессионально. Но когда ее кровь стала смешиваться с моей… что-то вдруг пошло не так. Пенни начала задыхаться, ее трясло, а она хватала меня за руки и все время спрашивала: “Это нормально? Так и должно быть?”, и я не знал, что ответить. Можешь мне не верить, но я испугался не меньше ее. Однако все закончилось, и очень быстро - всего десять часов, в течение которых ее рвало без остановки… На следующий день Пенни хотела сходить в последний раз посмотреть на море днем, погулять… и это было уже невозможно. Так что не знаю. Тебе было бы легче осознавать, что выбора не было, но это неизвестно. Врать тебе я не буду.
– Ты уже достаточно… - Голос у меня опять пропал, и я сделал глубокий вдох, чтобы загнать обратно слезы.
– Ты просто забрал ее. Как чудовище, которое крадет детей из их кроватей, пока они мирно спят.
– Но Алекс, - возразил он тихо, - я ведь и есть чудовище.
Он подобрался ближе, словно хотел рассказать какой-то секрет, а у меня даже не было сил отодвинуться.
– И я тебя понимаю.
– ДА НЕУЖЕЛИ!
– Среди нас существует непонятный мне феномен. Как только человек превращается в вампира, он старается забыть свою прошлую жизнь как страшный сон, отрезать, как ножом, считая, что таким образом сразу приобретет силу. Но это абсурд. Наша сила в нашей памяти. Я понимаю тебя, Алекс, и твое горе, потому что был человеком - всего четверть века, очень давно, но был. А вот тебе никогда меня не понять… В конце концов, возможно, я оказал тебе услугу.
Я прямо ошалел от такой наглости.
– Это как?
– Вы с Пенни были слишком близки, чтобы позволить друг другу жить своей жизнью. Рано или поздно, один из вас встретил бы человека, с которым захотел прожить всю жизнь, но другой не смог бы его отпустить. И наоборот. Пенни никогда не вышла бы замуж, ты никогда бы не женился, не завел детей… Это порочный круг, который может разбить только смерть. И чем раньше, тем лучше.
– Ты действительно чудовище, - сказал я просто.
&nbnbsp;sp; Данте улыбнулся
Я медленно выпрямился, шатаясь, как после голодовки.
– Но хоть защитить ты ее сможешь?
Похоже, вопрос его сильно удивил.
– От кого?
– Прежде всего от Перл.
– От Перл?
– Данте нахмурился.
– Почему от нее?
Но анализировать у меня уже не было никаких сил.
– Ты же у нас гений, - сказал я устало.
– Сделай выводы сам.
– Как бы то ни было, со мной она в безопасности. С Перл я разберусь, можешь быть уверен. А теперь попрощаемся, не нужно лишний раз ее травмировать.
И вдруг открылась дверь и вошла Пенни. Она была в том самом платье, которое мелькнуло передо мной в казино, босиком, держась за мочку уха.
– Данте, - начала она, - я, кажется, потеряла…
И тут увидела меня.
Ясно, что к нашей первой встрече она готовилась, а к этой - нет. Она вообще не рассчитывала увидеть меня еще раз.
Пенни попятилась, прижав ладони к губам, и в ее глазах всколыхнулась такая боль, в сравнении с которым даже моя меркла безнадежно. Через секунду глаза наполнились слезами, а сквозь сплетенные пальцы начал пробиваться отчаянный, почти детский плач.
– Пенни… - сказал я, но при звуке моего голоса ее колени подогнулись, и она зарыдала в голос.
Данте подхватил ее, не дав упасть, и она обвисла на его руках, захлебываясь слезами. Не поворачиваясь ко мне, он жестко произнес:
– Алекс, если ты любишь ее хоть наполовину так, как говоришь, УБИРАЙСЯ. Иначе я сам убью тебя.
Я попятился, наблюдая, как он усадил ее на пол, надел наушники и насильно удерживал, пока она не перестала сопротивляться. Когда у входа я оглянулся, Пенни уже чуть улыбалась. Они сидели на полу, соприкоснувшись лбами, зарывшись пальцами друг другу в волосы как символ наивысшей гармонии. Мне там места не было.
Я вышел наружу. На месте, где сидела София, была развезена внушительная лужа крови. Кажется, кто-то пальцем пытался что-то на ней написать, но кровь растеклась и уничтожила надпись.
Дождь все не унимался, бомбардируя улицы ледяными струями, но теперь они были мне приятны. Мне стало жарко, и с каждой секундой все сильнее, словно внутри меня развели костер. А мокрый асфальт казался таким прохладным.
Я сбросил с себя полотенце и вдруг увидел, что это вязаное покрывало с узором из разноцветных сердечек, составляющих инициалы А. и П. Остановившись посреди пустой улицы, я методично расстелил его и лег, подставляя себя дождю. Это был невиданный кайф - мне показалось, что я вижу себя сверху, светлое пятно на темном асфальте, потом я взлетал и опять падал, вокруг шумели какие-то голоса, кто-то дотрагивался до меня, еле слышно выли сирены, и в конце чей-то очень знакомый голос сказал: “Алекс Бенедикт, ты сумасшедший сукин сын!”. Но я не мог вспомнить даже, мужской или женский это был голос. А уж чей - и подавно.