Солнечная ночь

Думбадзе Нодар Владимирович

— Можно переменить билет?

— Можно, — ответил со вздохом профессор.

Дрожащая рука Гурама скользнула по билетам, затем остановилась на одном из них и надолго застыла.

— Чичинадзе, кроме вас, мне нужно проэкзаменовать еще и других! — напомнил профессор.

Рука Гурама задвигалась, потом поднялась, захватив билет, и остановилась перед глазами. Гурам зашевелил губами, — видно, повторял вопросы.

— Ну-с, что скажете? — сказал профессор и нервно постучал по столу пальцами.

—

Сколько можно переменить билетов? — спросил Гурам надтреснутым голосом.

— Дайте вашу зачетную книжку! — Профессор протянул руку.

Гурам обмяк.

— Не губите меня, профессор, стипендия пропадет!

— Стипендия? У меня, молодой человек, пропал друг, друг детства, и ничего, видите, я жив и здоров!

— Что же с ним стряслось, с несчастным? — растрогался Гурам.

— Чичинадзе! Дайте зачетную книжку! — повторил профессор.

«Спаси!» — попросили меня глаза Гурама.

— Уважаемый профессор, вы совершите несправедливость, поставив ему двойку. Мы всю ночь занимались вместе, — вступился я за друга.

— Молодой человек, я пять лет учился в Оксфордском университете с Чемберленом. Он стал премьер-министром Англии, а я сижу в Тбилиси и учу подобных вам идиотов. Ясно? — спросил профессор.

Всe было ясно, как солнце. Но Гурам не хотел отступать.

— Уважаемый профессор, представьте, что вы миллионер, — начал он. — Вы миллионер, и у вас несколько миллионов троек. Приходит к вам нищий и говорит: «Уважаемый миллионер, окажите милость, подарите мне одну тройку». Теперь представьте, что тот нищий — это я, и я прошу вас...

Я не выдержал диалога миллионера и нищего и, прикрыв рот рукой, выскочил вон.

В коридоре никто меня не остановил, никто не стал расспрашивать. Только Гулико молча проводила до конца коридора, но, не дождавшись от меня ни слова, отстала.

Я спустился по лестнице. Дойдя до нижней ступени, почувствовал на себе ее взгляд и оглянулся. Гулико стояла на верхней площадке, упершись локтями в перила, и, опустив подбородок в сомкнутые ладони, смотрела на меня.

— Чего уставилась? — огрызнулся я.

Гулико выпрямилась, покачала головой и ушла.

Я спустился в университетский сад, шлепнулся па скамейку. Девчурка, присев передо мной на корточки, маленькой лопаткой копала землю и посыпала ноги мальчика. Тот покорно стоял, словно молодой саженец, и улыбался. Девочка частенько посматривала на мальчика, проверяя, вырос ли он, и продолжала копать землю.

Мальчик тоже ждал, когда начнет расти, и улыбался, улыбался.

В саду стояла теплая майская погода.

Именно в этот теплый майский день расходная часть государственного бюджета благодаря моей двойке сократилась на 275 рублей и 40 копеек *.

^* Имеются в виду денежные знаки до реформы 1961 года.

Стипендия относится

к той удивительной категории денег, которую не назовешь иначе как божьим даром. Для меня, человека честного, всегда оставались неразрешимыми три вопроса: почему мне выплачивают стипендию, почему этот божий дар облагается подоходным налогом и почему с меня требуют плату за обучение? К тому же я был твердо уверен, что нет на свете человека, который бы нуждался в стипендии больше, чем я.

И вот теперь, лишенный стипендии, я сидел в университетском саду и взирал на маленькую девочку с бантиком, которая закончила посадку саженца и приступила к его поливке.

Мальчик-саженец взглянул на меня и улыбнулся.

— Как тебя зовут, мальчик? — спросил я.

— Его зовут Лаша, меня — Ия! — ответила девочка.

— А почему ты его поливаешь? Ведь он может простудиться.

— Чтобы вырос!

— Так мальчики не растут. Вот я, когда был маленьким, много ел и вырос большой, видите?

Девочка недоверчиво взглянула на меня.

— Что вы ели? — спросила вдруг она.

— Хлеб с маслом, молоко, кашу, пирожное... — начал я загибать пальцы. Дойдя до большого пальца, проглотил слюну и умолк...

— А теперь? — спросила девочка.

— Что — теперь? — спросил я.

— Что вы теперь едите?

— Теперь? Еще ничего. А что буду — не знаю, — улыбнулся я.

— Почему? — спросила девочка.

— Потому что потерял стипендию.

— Что?

— Стипендию!

— Где потеряли?

— Как — где?

— Ну, вы ведь сказали «потерял». Что вы потеряли?

— Ничего я не терял. Пошутил.

— Скажи, дяденька, что ты потерял?

— Перпетуум мобиле.

— Что-о-о?

— Пер-пе-туум мо-би-ле! — произнес я по слогам, полагая, что девочка не сможет повторить слово и отстанет.

Но свершилось чудо.

— Пермендумобиле? — спросил мальчик.

— Ого, как ты вырос! Хватит, вылезай из грязи! — переменил я тему беседы.

— Не вылезай! Высохнешь! — велела ему Ия. Мальчик не сдвинулся с места.

— Дядя, ты сильный? — спросил он.

— Так, ничего себе.

— Ну-ка, согни руку!

Я согнул руку, напряг мускулы. Мальчик указательным пальцем пощупал бицепс и в знак одобрения икнул.

— Сильнее горы?

— Конечно!

— Сильнее медведя?

— Разумеется.

Дети облегченно вздохнули.

— А теперь хватит, ты уже большой! — сказал я Лаше, обнял его за плечи, приподнял и вытащил из земли.

Мальчик потопал ножками, стряхнул землю.

— До свидания! Дома, перед сном, поешь хлеба с маслом и утром встанешь большо-о-ой-большой!

Я поцеловал мальчика и опустил на землю.

— Уходишь, дядя? — спросил с сожалением Лаша.

— Ухожу. Ну-ка, покажи твои мускулы!