Солнечная сеть

Харченко Александр Владимирович

— И всё-таки, — спросил Кейт, выходя из аллеи, — как ты ухитрилась так промёрзнуть?!

— Это нервное, — со вздохом ответила Анитра. — Мой учитель, доктор Адриен Лури, сегодня ночью покончил с собой. Воспользовался азотной камерой. Я была там, когда его вынимали оттуда… в холоде морга, в зале ритуального прощания…

Кейт остановился в безмолвии. Анитра Нилумба взяла его за руку, потянула за собой:

— Поэтому я и хочу поработать сегодня подольше. Доктор Лури много сделал, чтобы разобраться в твоей природе. И, как принято у нас, лучшим памятником ему будет продолжение его дел. Я не хочу останавливаться и думать о нём; это может лишить меня сил. И мне нужно побыстрее воспользоваться тем, чему он меня научил и чем помог. Пожалуйста, теперь ты помоги мне!

— Ну конечно же, — вздохнул Кейт.

Они проработали почти до полуночи. В половине двенадцатого в лабораторию

явилась ассистентка Мэрион, выгнавшая их под предлогом обесточивания зала; Кейт знал, впрочем, что Мэрион по ночам тоже ведёт исследования. Он вспомнил, как в первые месяцы его работы здесь, в Институте экспериментальной психофизиологии Астрофлота, Мэрион несколько раз оставалась поболтать с ним наедине. Как-то раз он услышал, какой разнос ей учинила за это Анитра. «Не смей строить ему глазки, если не хочешь их лишиться! Кейт — вечный мальчишка, он никогда не вырастет в мужчину, ему не следует думать о земных женщинах! Такие, как он, живут среди своих грёз, и это для нашей сестры хорошо, пожалуй… Что ты, собственно, знаешь о нём? Что он может дать тебе? А ты, ты-то что можешь дать ему?! И не думай, пожалуйста, что он такой уж весь собой красавчик; это ведь синтетическое тело, в нём жизни не больше, чем в манекене!» С тех пор Мэрион старалась не смотреть лишний раз в сторону Кейта, а Кейт укрепился в странной мысли, что здесь, на Земле, он только мешает всем и каждому в любой своей роли — за исключением, конечно, роли подопытного объекта в разнообразных физиологических исследованиях.

В полночь Кейт попрощался с дремавшей на ходу Анитрой и вышел в оливковую рощу. Дождь кончился, стало заметно теплее, и в ясном небе горели россыпью неяркие созвездия южного полушария. Поодаль, за стенами парка, бушевал какой-то поздний митинг. «Ракеты убивают жизнь на Земле! Спасём экологию пустыни Намиб!» — кричал в усилители невидимый оратор. Кейт вспомнил, как в первые дни его пребывания на Земле сотни тысяч людей ликовали на ночных улицах Европы, когда подрывники превратили в пепел очередной крупный комплекс энергетических спутников, круживший на низкой орбите над планетой. Миллионы часов труда, тысячи смелых и прекрасных инженерных решений были уничтожены ровно за четыре секунды, точно так же — ради экологической безопасности жителей Земли. Когда по радио поступила команда отвернуться и закрыть глаза, многие не выполнили её; вспышка ослепила их, и некоторые утратили зрение навсегда. Не все ослепшие получили разрешение на аугментацию глаз после этого. Некоторые так и остались слепыми, доверив свою жизнь и благосостояние попечению общества, другие предпочли свести счёты с жизнью в общедоступных азотных камерах, как это сделал сегодня доктор Лури. Странная вещь: общедоступные камеры для самоубийства! Вообще, очень странное отношение к людям и к жизни. Не отсюда ли проистекают корни мрачного и самоотверженного фанатизма сотрудников Астрофлота, так поразившего Кейта за полтора года в Солнечной Системе?

Кейт вышел из парка, остановился у разрушенного стенда за оградой. Аугментированная рыжеволосая девушка, казавшаяся слишком нервной из-за ускоренных биоэлектрическими имплантантами рефлексов тела, спросила у него дорогу к остановке подземки. Не в состоянии вспомнить местные названия, Кейт вызвался было проводить её, но девушка стремительно шарахнулась в темноту. Она была чем-то похожа на Кинтию: такая же высокая, резкая в движениях, чуть похожая на мальчика-подростка, пожалуй… Но у Кинтии, пожалуй, во взгляде никогда не было такой безнадёжности, смешанной с застарелым испугом. Что должно сделать общество со взрослым человеком, чтобы заставить его иметь такой взгляд? Или чтобы заставить добровольно войти в герметически закрытую камеру, где он с пугающей лёгкостью и незаметно для себя лишается через несколько секунд сперва сознания, а затем и жизни? Или чтобы послать невозвратно работать в космос, дав перед этим в ритуальном жесте захлопнуть навеки перед лицом зеркально-дымчатое стекло гермошлема…

Митинг продолжал греметь, пугая опасностью ракет и звёзд. Словно по контрасту, на фронтоне института зажглись огромные агитационные стереоэкраны: «РИККИ МОРЬЕР ПРИЗЫВАЕТ ГЕРОЕВ ШТУРМОВАТЬ НЕБО!». Сложная, непонятная земная жизнь. Разве можно в ней разобраться за полтора года? Особенно сейчас, когда он остался одиноким: единственный на всю Вселенную живой и действующий представитель своего странного, гибридного вида. Не считая Оты, разумеется. Ота… Кейт отчего-то криво усмехнулся, вспомнив младшую сестру. Если она и в самом деле похожа на Маму, то, быть может, и хорошо, что Кейт и Кинтия не встретились ни с Мамой, ни с её народом. Ота, наверное, должна ненавидеть

непутёвого старшего братца всеми фибрами души: сперва со всем энтузиазмом неиспорченной юности устроил на вверенной попечению младшей сестры планете бардак, разгневался сам, наверняка разгневал её, да потом ещё и сбежал, не попрощавшись! Вот так встреча родственников! Теперь, после пережитого на Земле, вряд ли у него хватит смелости вновь заявиться к Оте. Вот заявиться к её знакомым гуманоидам — это да! Он им ещё покажет и Киновию, и Великий Матриархат, и Всеобщую Цель со жрецами праведности… Но туда надо теперь приходить только с подарочком, а подарочек этот сперва неплохо было бы изготовить. Если у него, конечно, хватит искусства, времени и сил. И то сказать: не для себя же, в самом деле, не для своего же удовольствия он берёт сейчас все эти отгулы!

Оттолкнувшись ногой от мостовой перед институтом, Кейт взлетел в ночной воздух и, поднявшись над городом на пару километров, сбросил свою человеческую оболочку, принял привычный вид потока раскалённой плазмы, ринувшегося сквозь тонкий слой атмосферы в космический простор. Здесь, разогнав перед собой в вакууме энергетическую волну, упруго сжимающую пространство и время, Кейт стабилизировался в плоскости эклиптики и в двадцать пять минут достиг системы Урана. Люди уже отступили от дальних планет, ограничив свои экономические интересы Марсом и богатым углеводородами Юпитером. Станции на дальних планетах, в системах Урана и Нептуна, хотели было подорвать водородными зарядами, но в итоге сочли, что это слишком дорогое удовольствие. Часть сооружений законсервировали, другие объекты просто оставили на произвол судьбы, выпустив из них воздух и энергию. Великий штурм звёздной пустоты, провозглашённый Рикардом Морьером и его соратниками, на практике грозил здорово подзатянуться…

Кейта ждали; на небольшой станции в экзосфере газового гиганта ему призывно мигал маленький приводной маячок. Кейт затормозил своё движение, погасил инерцию, выбросив из себя целый сноп жёстких космических лучей, и, сжав своё тело, втянулся в корпус станции. Здесь он вновь принял человеческий облик, прошёл через шлюз и с некоторым неудовольствием вдохнул вновь возникшими у него лёгкими прелый, затхлый воздух.

Профессор Наум Фейнман, единственный и к тому же незаконный постоянный обитатель системы Урана, поднялся ему навстречу из-за широкого, усеянного старомодными лампочками индикаторов приборного пульта:

— Искренне рад видеть вас, мой юный друг! Всякий раз в ваше отсутствие печалюсь и тревожусь: не замучили бы вас, не разобрали бы на запасные части в этой вашей дьявольской лаборатории! Надо заметить, впрочем, что в этой тревоге есть и доля корыстного интереса; ведь вы привозите мне сюда колбасу и галеты, и больше мне в этом вопросе абсолютно не на кого рассчитывать.

— Я не подвёл вас и на этот раз, — ответил Кейт. — А пока, профессор, надевайте-ка скафандр. Я привёз вам сюда много свежего земного воздуха, он пахнет оливками, дождём и девушками Южной Африки. Но прежде чем я впущу сюда новый воздух, следует с гарантией избавиться от старого. Я заберу его обратно на Землю и выпущу там, простерилизовав предварительно солнечными лучами; пусть позже природа возьмёт своё и восстановит его.

— О-о, этот неоценимый дар свежего воздуха! — с вожделением простонал Фейнман, упаковываясь поспешно в космический пустолазный скафандр. — Послушайте, Кейт, вам ещё никто никогда не говорил, что вы бог? Зря… Женщины должны были оценить вас в этом качестве, пожалуй! Должно быть, на Земле совсем не осталось настоящих женщин. Да и мужчины, похоже, тоже мало что понимают в жизни.

— Я слышал, что обитатели лунных баз чтут мою сестру как богиню, — улыбаясь, заметил Кейт. — Что до меня, так меня куда больше предпочитают называть несносным мальчишкой. Особенно в этом преуспевают почему-то как раз земные женщины. Впрочем, они не одиноки в этом мнении; так же, по всей видимости, считает моя младшая сестра Айота. Кстати, она тоже богиня… Так что я в семье, по всей видимости, уникум. Давайте-ка я вам помогу затянуть шлем, ведь здесь уже положительно нечем дышать!

Пока Кейт менял старый воздух на свежий, Наум Фейнман воспользовался случаем и, выйдя наружу, проверил работу кое-какого оборудования. Когда он вернулся, в помещениях станции и в самом деле пахло дождём и оливками. Кейт уже накрывал на стол, ловко нарезал колбасу, вскрывал консервы в специальных сеточках, намазывал маслом тонкие ломти хлеба, казавшиеся почти невесомыми из-за едва выраженной искусственной гравитации.

— Кушайте, профессор. Потом мы поговорим о делах.

— А вы разве не составите мне компанию? В вашем возрасте вам непременно надо много и вкусно кушать!