Солнечный свет
Шрифт:
Джесс вошел сразу после того, как вышла Мэри. Похоже, он подслушивал у дверей. На пороге он застыл и уставился на меня. Я продолжала швырять полные ложки жидкого теста в бесчисленные формочки для кексов. Формы для кексов в моей пекарне вполне пригодились бы для упражнений ученику волшебника, так же как тесто для булочек с корицей каждое утро могло сойти за волшебную квашню – ту, которая никогда не исчерпывается.
– Здесь нет места для праздношатающихся, – сказала я. Так и было, хотя люди часто теснились вокруг. Приглашать сюда клиентов не разрешалось, но местные продинспекторы все были друзьями Чарли, как и местный пожарный инспектор. Дочь главного инспектора отмечала у нас свой пятнадцатый день рождения примерно полгода назад: кофейня явилась компромиссом
– Мэри пробыла здесь четверть часа.
– У тебя хорошее чувство времени, – сказала я. – В ООД это умение важно? Мэри табурет выдержит. Тебя – нет.
В одном из полусвободных углов, подальше от печей, втиснут табурет для отдыхающих коллег и вообще любого, кого я склонна пустить на свою территорию. Сегодня ночью ни одного оодовца в этом списке не значилось, а я находилась не в лучшем расположении духа.
Джесс вошел и сел на табурет. Табурет выдержал. Работа в ООД способствует поддержанию формы. Бочонкам с жиром там не место. Оодовцам было ненамного легче держать форму, чем подросткам. Вся эта физподготовка вызывает аппетит. В частности, Пат еду просто уничтожал. Когда на табурете сидел он, приходилось тщательно за ним следить. Он умел поглощать целые буханки хлеба за считанные мгновения. Я открыла печные заслонки, и драконье дыхание с ревом ворвалось в комнату. Втолкнула внутрь формы с кексами. Закрыла заслонки и выставила таймер. С шумом свалила миски в мойку и открыла воду. У кофейни не самая лучшая планировка, и посудомоечная машина находится в главной кухне. Когда время позволяет, стараюсь мыть свою посуду сама.
Шума я старалась производить как можно больше.
– Раэ, – наконец сказал Джесс.
– Угу, – ответила я.
– Мы на одной стороне.
Я промолчала. На одной ли? Уверена ли я, что все еще нахожусь на правильной стороне? Та еще головоломка. Люди не убегают от вампиров. И, раз я жива… На самом деле, это не было сговором с врагом. Просто так вышло. Ага, так уж вышло, что я смогла отводить солнце от вампира.
Это не его мне нужно было забыть. Себя. То, что сделала я.
С чего бы вампиру оставаться и кормить человека молоком и кексами – и следить, чтобы она не подавилась? Честь вора? Это мои слова. Обращенные к нему. Почему, черт возьми, я хотела спасти его? Он едва не употребил меня на обед. Он явно хотел…
Почему мое дерево сказало «С-с-сделай»? Что я, черт побери, за существо?
Возможно, тот факт, что порез на груди, полученный от вампира, все время болит и не собирается заживать, – хорошая новость. Возможно, это означает, что я до сих пор человек.
В конце концов Джесс поднялся со стула и ушел.
Кошмары той ночью выдались особенно жуткими. И, очевидно, я чесалась во сне: когда в три сорок пять зазвенел будильник, и я застонала, перевернулась на другой бок и включила свет, то увидела кровь не только на открывшейся ране, но и на подушке – широкими уродливыми полосами и пятнами.
Будильник все еще звонил на четверть часа раньше, чем прежде, потому что у меня все еще уходило на четверть часа больше на раскачку по утрам. Я постоянно чувствовала себя усталой. Да-да, мне мешали нормально высыпаться только кошмары. Плюс беспокойство о всяких разностях – вроде того, окажется ли мое фото в глобонетовском архиве, или же, что думают все мои друзья. Я теряла не настолько много крови от вампирского пореза, чтобы уставать из-за этого. И не так уж сильно он болел. Просто ноющая помеха.
Я поехала в кофейню и пекла булочки с корицей и ржаной хлеб – сегодня был день ржаного хлеба, – потом хлеб с бананами, медом и орехами, плитки
Только одно средство немного снимало усталость, прекращало покалывание и зуд в груди: солнечный свет. День выдался славный – чистое небо и яркое солнце, и я пошла домой и лежала на свету, Почти семь часов. Я должна была бы сгореть до хрустящей корочки, но я никогда не сгораю на солнце. Оно уходит куда-то внутрь. Так было всегда. Но после тех двух ночей на озере я стала проводить больше времени, лежа на солнце. И время это все увеличивалось и увеличивалось. Я пропустила поход на рынок подержанных книг с Эймил и Зорой, а когда Мэл в последний раз предложил пойти в поход, я предпочла полежать на солнце на его заднем дворе, пока он разбирал очередной мотоцикл. Это было хорошо с его стороны, но совершенно на меня не похоже. Я даже читать стала меньше, чем обычно; выглядело так, будто мне нужно сконцентрироваться на впитывании как можно большего количества солнечного света, и я не решалась отвлекаться от этой ключевой деятельности.
О'кей, мне многое нужно было наверстать. Та часть меня, которая была внучкой моей бабушки, пятнадцать долгих лет гуляла где хотела, а потом вдруг я извлекла ее, по сути, из ниоткуда и тут же вычерпала до дна – к добру ли, к худу ли – неважно. Требовалась надлежащая подпитка.
Но дело было не только в этом. Все было так, будто я подвергаюсь нападению. И я не думала, что это только из-за моих пессимистических мыслей.
Этим вечером в кофейне тоже собралось больше народу, чем обычно, но не так много, как прошлой ночью. Не было фургонов ТВ и вообще ничего, что заставило бы меня нервничать – кроме разве что шестерых оодовцев из наших. Шестерых?)/ этих ребят что, личной жизни нет?
Именно так. Оодовцы не должны иметь личную жизнь. Ты служишь в ООД, поддерживаешь отличную форму и живешь не для себя. На самом деле, немного похоже на содержание семейной кофейни. Может, поэтому они видели в нас родственные души. Наши оодовцы чаще ужинали в кофейне, чем не ужинали, да и значительная часть персонала из окружного управления ООД, расположенного всего в полумиле к северу от Старого Города, заглядывала порой по утрам на кофе и булочки с корицей. Так что расслабься, Светлячок.
Я попыталась расслабиться. Опубликовали имя того бедняги, которого выпили: никто из нас его не знал. Он жил в нашем городе, но не поблизости. Больше ничего не происходило. Никаких сухарей – по крайней мере, больше ни одного не нашли. Спустя три дня, когда жизнь вроде бы вошла в привычное русло, я при виде Джесса и Тео, занявших столик у дверей, уже смогла сказать «Привет, как жизнь?» нормальным голосом.
Я как раз шла заступать на вечернюю десертную вахту. Паули провел в пекарне весь день и рад был уйти. Я по-прежнему почти всегда позволяла ему работать днем, а по вечерам быть свободным; мне предпочтительнее было не вставать в три сорок пять еще раз в неделю. Я привыкла не иметь личной жизни и хотела полагаться на Паули. Это был первый нанятый мною ученик, обладавший и сообразительностью, и интересом к работе с едой. А еще это был первый парень, который, похоже, не считал ущемлением своего мужского достоинства необходимость учиться всякой чепухе и подчиняться кому-то моего пола и возраста. Ему еще предстояло пережить первый август в пекарне с включенными печами, но я считала, что он выдержит.
Кофейня опустела немного раньше, чем обычно – особенно удивительно для воскресенья трехдневного уик-энда. Мы будем открыты завтра, в то время как большая часть работающего мира станет отмечать день рождения Жасмин Азиз, знаменитой дешифровщицы времен Войн Вуду, благодаря которой на месте Мичигана, земель Чиппевеа и большей части Онтарио не красуется самая большая на планете дымящаяся воронка. Но ее прозвали Мать Дурга, то бишь «Неприступная», задолго до ее геройского поступка, и имя приклеилось. Ха. Даже если бы «Кофейня Чарли» не работала по понедельникам трехдневного уик-энда, в этот понедельник пришлось бы открыться.