Солнечный удар: Рассказы
Шрифт:
— Сейчас не в пользе дело. Впрочем, полезнее всего вам было бы вникнуть в смысл понятия пространства и времени. Вам… У них же все обстоит совсем иначе. Кстати, я далеко не уверен, что для них это причудливая фантазия.
— Хорошо, так где же в этом предположении, образе или вымысле заключается понятие пространства или времени? В чем оно выражается?
— Не торопитесь. Итак, что мы имеем: небо состоит из множества малых небес, подобно тому как бытие — из множества бытиинок, причем именно бесконечных, поскольку бесконечны
— Более или менее. Значит, эти малые небеса, которые мы представили, или эти, как вы их называете, бытиинки, точнее, каждая из них и есть пространство или время?
— Да нет же, не путайте: малые небеса хотя и ограничены (весьма произвольно и исключительно в отвлеченном смысле), тем не менее что-то собой представляют. А пространство или время суть ничто. Это только понятие, ну, самое большее — метод.
— Как метод?
— Для какой цели?
— Э, не придирайтесь к словам. Может, потом все станет понятно, а может, и нет, посмотрим.
— Так что же, в конце концов, такое пространство или время? Мы перед вами уже полностью выложились, пора бы и вам раскрыть свои карты!
— Если в двух словах, то пространство или время — это не что иное, как сама возможность ясно и без малейших усилий понять, что такое небесинки или бытиинки.
— Как, как?
— Не подкопаешься!
— А мы-то думали!
— Погодите, погодите. Давайте по порядку: идея пространства-времени содержит в себе, по их мнению, конечную идею.
— Конечную?
— В том смысле, что эта идея тяготеет к известному пределу, точнее, рассматривает его положительно. Она не столько разграничивает, сколько ограничивает. Они называют ее… идеей длительности.
— Они! А мы, значит, опять погружаемся в полный мрак!
— Но ведь что сказали… Вот смотрите: предположим, здесь у нас одно небо, а здесь другое…
— Вы хотите сказать, что там, где кончается одно, начинается другое или что одно в любом случае должно кончиться, чтобы уступить место другому?
— Именно.
— Допустим, но как можно мысленно представить себе эти конец и начало, не говоря, разумеется, о том, что оба предполагаемых неба действительно имеют одинаковую природу? Как некое изменение состояния и свойства?
— Нет, нет!
— Тогда как же?
— Исключительно как конец и начало. В данном случае одно из этих понятий можно даже опустить. На выбор.
— Ну нет. Это будет слишком просто. Или, чтобы вы не обижались, слишком сложно. Получается образ, лишенный содержания. Нет, так не годится.
— Следовательно, вы не в состоянии вывести идею конца или начала? (Какой тонкий вопрос! Будь они в состоянии это сделать, они бы уже знали, что такое смерть.)
— Не-ет, идеи конца и начала являются относительными и только, так что, пожалуйста, не сбивайте нас с толку.
— И тем не менее! (Хотя, на мой взгляд, они совершенно правы: сам-то я разве знаю, что
— Кроме того, тут возникает еще одна трудность. По вашему собственному определению, эти небесинки или бытиинки бесконечны. Так о каком же тогда конце или начале можно вообще говорить?
— Как, теперь вы отрекаетесь от того, что было уже признали?
— Ни от чего мы не отрекаемся. Но даже если и так… Мы все же считаем, что третьего здесь не дано: или бесчисленность, или что-то одно.
— (Они и тут правы, хотя в их рассуждениях еще не хватает последовательности). Допустим, они бесконечны, но ведь мы всегда можем брать в расчет лишь часть из них.
— Мы, конечно, можем брать в расчет лишь часть из них, полагая при этом, что они бесконечны. Это как если бы наша фантазия растворялась в той же точке, в которой она приобретает форму или должна ее приобрести.
— (Лихо! Не придерешься… Хотя…) Послушайте, оставим в стороне эти дотошные уточнения и постараемся иначе взглянуть на дело. Тогда медленно, но верно мы скорее дойдем до цели. Впрочем, не думаю, чтобы это было так необходимо. Знаете, что я вам скажу? Ваши доводы уже свидетельствуют о понимании вами сути пространства или времени.
— Ну, если вы сами так считаете…
— Да, я даже заранее это предполагал. Понятия вырабатываются по ходу дела, в процессе дискуссии, когда порой едва догадываешься, о чем идет речь. А бесконечные уточнения решительно ни к чему не приведут. Да и наскоком здесь ничего не добиться.
— Хм.
— Ну хорошо, предположим, что так оно и есть. Впрочем, даже если бы у вас до сих пор не было ни малейшего представления об этом злополучном понятии, нам все равно не оставалось бы ничего другого, как идти дальше и слепо надеяться на будущее. А пока что перед нами тупик.
— Итак, предположили — и пошли дальше. Простите, если не ошибаемся, вначале речь шла о какой-то смерти?
— Не беспокойтесь, рано или поздно дойдем и до нее.
— Тогда — вперед!
— Скажите, смогли бы вы… это даже сформулировать и то непросто… смогли бы вы представить самих себя внутри одного из этих вероятных множеств, которые мы назвали небесинками и бытиинками? То есть каждого из вас в одном из них?
— Что?
— Что?
— Это как же?
— Ну вот это уж нет!
— Однако вы даете, профессор, — бытие содержится в части себя? Большее в меньшем? Большое в малом?
— Ха-ха!
— Фьюить!
— Так, успокоились и замолчали! Прежде всего при чем здесь бытие? Я говорил о каждом из вас.
— Бытие, именно бытие! Каждый из нас и есть бытие.
— Ай да молодцы! Такое прилежание достойно стен университетов и академий. Вот только меня вы сильно разочаровали. Более того, я в полном отчаянии и прошу ваше воображение, ваш пытливый ум сделать еще одно небольшое усилие. Иначе никакого продолжения не будет и мы можем спокойно разойтись.