Солнечный ветер
Шрифт:
А мог бы и раньше почувствовать, дурень слепоглазый.
Мысли чуде, что поселилось у Элеи под сердцем, наполняли Шута невыразимым теплым счастьем. Никогда прежде ему не доводилось испытывать подобных чувств.
'Он будет мой… по-настоящему мой. И никто не отнимет его у нас… , - Шут не знал, кого носит под сердцем Элея, но почему-то был уверен, что у нее родится именно мальчик.
А на третий день счастье закончилось. Как всегда неожиданно…
Шут просто шел к мадам Сирень, весело насвистывая мелодию, которая неожиданно сама родилась у него в голове. А потом вдруг замер, будто его чугунной сковородой по макушке огрели. Пошатнулся и сел прямо посредь коридора.
'Опять… — он с ненавистью стиснул зубы, стараясь не закричать от боли, которая закручивалась все сильней. — Что же это… Неужели теперь всегда… так будет?! — Шуту хотелось плакать от отчаяния. Не потому, что угольный рисунок жег горячей огня, а от осознания собственного бессилия и невозможности защитить то, что дорого…
Он понимал — эти люди доберутся до него. Рано или поздно доберутся. И никого не пожалеют из тех, кто окажется рядом.
До портнихи Шут так и не дошел. Кое-как дополз до своей комнаты и, опустившись на колени, до самой подмышки сунул руку в ведро с холодной водой для умывания. Боль стала не такой острой, теперь она тупо билась под кожей, но все равно была так сильна, что Шут подумал как бы его не стошнило в это же ведро.
Обошлось. Спустя еще несколько бесконечно длинных минут огонь, терзавший плоть, потух так же неожиданно, как и разгорелся. Шут устало свалился прямо возле ведра и уснул почти в тот же миг.
2
Он долго думал, как начать этот разговор. Сгрыз два ногтя под корень, выпил до дна здоровенную бутыль с вином, встретил закат, а потом и рассвет, сидя на подоконнике в своей некогда тайной комнате, которая теперь была совершенно обычной. По-прежнему ее украшали стеклянные бусы и заморские маски, но в двери не было больше засова, только дыра на месте прежнего замка. Сломали, когда искали беглого преступника…
Одну за другой перебирал Шут в голове умные и не очень мысли, пытаясь понять, как же лучше втолковать любимой женщине, что ее место не в чужом доме, а за надежными стенами Брингалина. И на каждый умный довод словно бы слышал голос своей королевы, сердитый, звенящий от обиды и слез… Она же не поймет. Не поймет, что все уже слишком серьезно! Начнет говорить эти женские глупости…
Нет уж! Довольно Хиргиной смерти…
Довольно…
Шут с отвращением посмотрел на почти пустую бутыль в своей руке и отбросил ее в сторону. Ему хотелось, чтобы она разбилась, но та оказалась слишком прочной. Лишь с грохотом прокатилась по каменному полу и остановилась, покачиваясь, в углу.
— А что б тебя… — неожиданно для себя он вдруг схватил бутыль и со всего размаху грохнул об стену, украшенную масками. И когда их разноцветные осколки, смешавшись с глиняными черепками, брызнули во все стороны, испытал болезненное, незнакомое доселе облегчение. Пьянея от собственной ярости, Шут принялся срывать и остальные украшения комнаты, швыряя их на пол, круша все вокруг себя, все свои мечты, все детские фантазии, которым не было места в реальной жизни… Он хотел, не теряя больше времени, запрыгнуть в седло и ворваться в сад, где ждала его Элея, прямо сказать ей о своем решении и не думать об извинениях и способах смягчить жестокие слова. Но вместо этого прислонился лицом к стене, обхватив руками обрывки стеклянных бус и затрясся в беззвучном плаче.
Как трудно стало, как непонятно и зыбко с той поры, как он вернулся…
Время не стоит на месте, тем
Только слуги встретили Шута с радостью. Весть о том, что господин Патрик жив, облетела дворец быстрей, чем ветер несется по гулким каменным коридорам. Но в дни перед походом к Таронским горам Шут был сам не свой, ничего не замечал. Зато когда он вернулся с Руальдом от разрушенного замка, то обнаружил, что ему искренне рада не только мадам Сирень.
И больше всего обрадовался, когда в первый же день встретился на кухне с Миртой. Служаночка как была, так и осталась невысокой, тоненькой и хрупкой. Сама она Шута и не заметила бы — слишком сосредоточенно смотрела перед собой, неся на вытянутых руках поднос с пустыми чашками из-под чьего-то завтрака. И очень удивилась, когда нос к носу столкнулась с господином Патриком… Они долго потом сидели у Шута, вспоминали прошлое, рассказывали друг другу о главных и не очень событиях своей жизни. Шут узнал, что после его побега из дворца, Мирта твердо решила для себя никогда больше не оказываться в роли беспомощной затюканной простушки… Упросила старшую горничную взять к себе в помощницы и очень скоро научилась многому, что прежде считала невозможным. А еще у нее появился жених из кузни, и теперь уж точно никто не смел обижать эту девочку. 'Вы принесли мне удачу, господин', - тихо сказала она Шуту, и тот понял, что это для нее это чистая правда.
Разве он имеел право спорить?
Вместо этого Шут с надеждой спросил, не хочет ли Мирта вновь, как и прежде, наводить порядок в его комнате, ведь ей удавалось это лучше всех… Но девушка лишь печально покачала головой и призналась, что уже несколько месяцев, как прислуживает лично господину главному ловчему. Увидев искреннее расстройство на лице Шута, она и сама загрустила. 'Я не могу сейчас уйти от него к вам, господин Патрик… — прошептала она, опустив глаза. — Простите… Я… если я уйду просто так… и если вы… вдруг снова… уедете… мне никогда больше не видать хорошей работы… . Вот и все. Что тут скажешь… Шуту осталось только вздохнуть и пожелать девушке счастья. В те дни он и сам от радости почти летал.
А теперь… теперь и радость, и счастье походили на те осколки, которыми был усеян весь пол.
За спиной послышалось осторожное покашливание.
Шут стремительно обернулся, махнув ладонью по мокрым глазам. На пороге стоял какой-то лакей.
— Чего тебе?! — голос оказался хриплым и звенящим одновременно. Шут бросил на слугу такой взгляд, что тот лишь чудом не обуглился кучкой пепла. — Чего надо?! — обычно он был вежлив с прислугой, но этот малый зашел слишком невовремя.
Лакей отвесил поклон и без тени эмоций доложил, что король желает видеть господина Патрика немедленно. При этом он смотрел исключительно господину в подбородок, как и положено хорошему слуге, а не пялился по сторонам. Да только Шут все равно был убежден, что уже сегодня весь Чертог будет обсуждать странную истерику Руальдова любимчика.
Ох, как его утомили эти придворные игры, эта бесконечная необходимость скрывать свои истинные чувства за маской веселья и благополучия.
Он знал, слишком хорошо знал, как радостно будет приспешникам короля, узнай весь этот паучатник про чужую беду. Меньше всего Шуту хотелось таких развлечений за свой счет.