Солнышко
Шрифт:
– Да как он посмел! – восклицает матушка и топает ногой, отчего Алена пугается и прижимается к ней. Не понимает, что происходит, но думает, что разозлились на нее. Матушка строго глядит на Елену, которая понурила взгляд.
С Еленой матушка поговорит попозже, батюшка разберется с Владимиром. Он переходит все границы и, если родители его не наказывают, то станут делать это чужие. Скандалов семей, конечно, не избежать, но матушка Елены не оставит это дело без внимания. Никто не смеет издеваться над другими. Это зверство.
– Ладно, сходите со мной на базар?
Елена и Воемил одновременно
– Ольга, – зовет вторую дочь. Та подходит к матушке и забирает без всяких вопросов Алену. – Присмотри за братом и сестрой, мы скоро вернемся, – говорит и гладит. Всего одиннадцать лет, а уже красавицей растет. Свататься уже приходят заранее, и один молодец даже ей понравился, сын заморского купца, что живет на Руси больше двадцати лет.
Воемил уже хочет погнаться за Еленой, что задорно выскользнула из избы в сени, но его останавливает матушка:
– Ты совсем не ел блинов.
Кладет в рот блин и выбегает. Елена уже дожидается его на улице с двумя корзинами в руках. Завидев его, убегает, а тот принимается ее догонять. Прохожие мимо люди смотрят в их сторону и удивляются. Неужели дочка гончарного мастера выбрала наконец-то себе мужа? Странно все это. Молодец незнакомый. Не с их деревни что ли?
– Не ведите себя, как малые дети. – По одной лишь просьбе матушки Елена и Воемил останавливаются, переводят дыхание и смотрят украдкой друг на друга. Матушка лишь качает головой. Путь до базара недолгий. Необходимо пройти несколько землянок и изб, выйти на площадь.
Народа много. Воемил сразу же замечает установленное чучело посреди каменной площади. Радость теплой волной разливается по телу. Высокое и большое с злым недовольным лицом, нарисованное углем на льняном мешке, набитый тряпками и соломой, олицетворяющее голову, обмотанную красным платком.
Воемил смотрит в лица людей, но им до него нет дела. Значит, они действительно его не узнают. Не узнают худого мальчишку с вечно разбитыми губами. Били не только дети, но и взрослые лишь потому, что тот приближался к ним. Больше не узнают, кого называли Приблюдышем, Блюдом и Дитем Греха. Порой он встречал на этой площади своего отца, но не подходил к нему: матушка запрещала. Тот старался не смотреть в его сторону, хоть видно было, что он сожалел о происходящем. Не мог он быть с ним по законам морали людей.
Странно, но Владимир был единственным мальчишкой, кто не напоминал Воемилу о его происхождении. Может потому, что он его брат. Незаконный, на стороне, но кровный. Он – единственный ребенок в семье, чудом родившийся. Его любили, им дорожили, его оберегали, пока на свет не появился Воемил, который отравил идеальные отношение в семье. Матушка часто ругалась и плакала, батюшка уходил из дома, а его отправляли на временное воспитание к деду, не знающий добрых слов и не выпускающий ремня из рук, в соседнюю деревню.
Неожиданно Воемил встречается со взглядом девицы: холодным и отстраненным. Она за мгновение осматривает его с ног до головы, будто оценивает, после без интереса отворачивается. Сомнений быть не может, эта та, о ком говорила Елена. Незнакомая девица, правда, выглядит не только странно, но и устрашающе. Как и говорила Елена, в руке она держит булаву, а на спине висит чехол с серпом.
Невысокого,
Может, она живет за морями, думает Воемил. Он никогда в жизни не видел, чтобы женщина могла позволить себе надеть грубые мужские штанины и черную накидку, из-под которой выглядывает льняная рубашка. Обувь также явно была снята с мужской ноги.
Воемил громко сглатывает, смотрит вперед и замечает, что Елены и ее матушки нет. Они растворились в плотной толпе. Воемил лихорадочно осматривается, но не видит знакомых фигур. Мимо него снуют безразличные люди, иногда толкают и ругаются. Воемил не двигается: страх приковывает его на одном месте. Да и к тому же его будет проще найти, если он не станет никуда уходить.
Поднимает глаза и отмечает, что странная девица глядит на него своим холодным пустым взглядом. Нет ни одной эмоции. Открытое лицо, которое не выражает заинтересованности. Складывается ощущение, что в чучеле больше чувств, чем в странной девице. Внезапно она трогается с места и направляется к нему. Воемил хочет уже закричать, как кто-то грубо затыкает ему рот руками и заставляет идти задним ходом. Воемил узнает эти длинные мозолистые пальцы. Не видит, но отчетливо слышит, что Владимир не один: его друзья тихо хохочут и переговариваются между собой.
Они заходят за избы и тогда Владимир разворачивает Воемила к себе. Заставляет смотреть в глаза, после наносит удар в живот, хватает за шкирку и стремительно держит путь на поля. Они располагаются неподалеку. Земля уже распахана и готова к первым посадкам.
Воемил не кричит и не сопротивляется. Знает, что если станет противиться, то получит взбучку. Он до сих пор не может нормализовать дыхание после удара, больно выпрямлять спину, идет на неустойчивых ногах, загнувшись. То, чего он так боялся, претвориться в жизнь. Один из мальчишек несет мешок с соломой, другой толстую палку.
На удивление, нет страха. Воемил не верит, что сейчас это действительно происходит с ним. Не может быть, что сегодня он умрет, что Владимир перейдет от угроз к действиям.
И так скоро.
Воемил начинает что-то чувствовать, когда Владимир кидает его на землю. Идти дальше становится все сложней и сложней. Под сапогами собирается больше килограмма грязи. Воемил смотрит, как торопливо мальчишки зарывают палку и, чтобы она устойчиво держалась, трамбуют ногами землю. Дикий ужас накрывает его тогда, когда его привязывают к своеобразному столбу и обкладывают сухой соломой. Мальчишки делают это с особой радостью и интересом: видно, сжечь человека кажется им замечательной затеей. Они уверены, что в Воемиле сидит демон, что перешел к нему от матери. Так говорят родители. Они станут героями, освободителями Чистой Земли от Черноты. А вот Владимир выглядит не таким воодушевленным. Кажется, что только начинает осознавать, на что идет. Смотрит на Воемила, поджимает челюсть. Он не повергнет назад. Нужно избавиться от причины внутренней боли.