Соло на ундервуде. Соло на IBM
Шрифт:
Это было лет двадцать назад. В Ленинграде состоялась знаменитая телепередача. В ней участвовали — Панченко, Лихачев, Солоухин и другие. Говорили про охрану русской старины. Солоухин высказался так: — Был город Пермь, стал — Молотов. Был город Вятка, стал — Киров. Был город Тверь, стал — Калинин… Да что же это такое?! Ведь даже татаро-монголы русских городов не переименовывали!
Это произошло в 20-е годы. Следователь Шейнин вызвал одного еврея. Говорит ему:
— Сдайте добровольно имеющиеся у вас бриллианты. Иначе
Еврей подумал и спрашивает:
— Товарищ Шейнин, вы еврей?
— Да, я еврей.
— Разрешите, я вам что-то скажу как еврей еврею?
— Говорите.
— Товарищ Шейнин, у меня есть дочь. Честно говоря, она не Мери Пикфорд. И вот она нашла себе жениха. Дайте ей погулять на свадьбе в этих бриллиантах. Я отдаю их ей в качестве приданого. Пусть она выйдет замуж. А потом делайте с этими бриллиантами что хотите.
Шейнин внимательно посмотрел на еврея и говорит:
— Можно, и я вам что-то скажу как еврей еврею?
— Конечно.
— Так вот. Жених — от нас.
Одного моего знакомого привлекли к суду. Вменялась ему антисоветская пропаганда. Следователь задает ему вопросы:
— Знаете ли вы некоего Чумака Бориса Александровича?
— Знаю.
— Имел ли некий Чумак Борис Александрович доступ к множительному устройству «Эра»?
— Имел.
— Отпечатал ли он на «Эре» сто копий «Всеобщей декларации прав человека»?
— Отпечатал.
— Передал ли он эти сто копий «Декларации» вам, Михаил Ильич?
— Передал.
— А теперь скажите откровенно, Михаил Ильич. Написали-то эту «Декларацию», конечно, вы сами? Не так ли?!
Реплика в чеховском духе: «Я к этому случаю решительно не деепричастен».
Я уверен, не случайно дерьмо и шоколад примерно одинакового цвета. Тут явно какой-то многозначительный намек. Что-нибудь относительно единства противоположностей.
— Какой у него телефон?
— Не помню.
— Ну, хотя бы приблизительно?
Можно благоговеть перед умом Толстого. Восхищаться изяществом Пушкина. Ценить нравственные поиски Достоевского. Юмор Гоголя. И так далее. Однако похожим быть хочется только на Чехова.
Режим: наелись и лежим.
Это случилось на ленинградском радио. Я написал передачу о камнерезах. Передача так и называлась — «Живые камни». Всем редакторам она понравилась. Однако председатель Радиокомитета Филиппов ее забраковал. Мы с редактором отправились к нему. Добились аудиенции. Редактор спрашивает:
— Что с передачей?
Филиппов отвечает:
— Она не пойдет.
— Почему? Ведь это хорошая передача?!
— Какая разница — почему? Не пойдет, и все.
— Хорошо, она не пойдет. Но лично вам она понравилась?
— Какая разница?
— Ну, мне интересно.
— Что интересно?
— Лично
— Нет.
Редактор чуть возвысил голос:
— Что же тогда вам нравится, Александр Петрович?
Филиппов поднял глаза и отчетливо выговорил:
— Мне? Ничего!
Председатель Радиокомитета Филиппов запретил служащим женщинам носить брючные костюмы. Женщины не послушались. Было организовано собрание. Женщины, выступая, говорили:
— Но это же мода такая! Это скромная хорошая мода! Брюки, если разобраться, гораздо скромнее юбок. А главное — это мода. Она распространена по всему свету. Это мода такая…
Филиппов встал и коротко объявил:
— Нет такой моды!
Допустим, хороший поэт неожиданно выпускает том беллетристики. Как правило, эта беллетристика гораздо хуже, чем можно было ожидать. И наоборот, книга стихов хорошего прозаика всегда гораздо лучше, чем ожидалось.
Семья — не ячейка государства. Семья — это государство и есть. Борьба за власть, экономические, творческие и культурные проблемы. Эксплуатация, мечты о свободе, революционные настроения. И тому подобное. Все это и есть семья.
Ленин произносил: «Гавнодушие».
По радио сообщили: «Сегодня утром температура в Москве достигла двадцати восьми градусов. За последние двести лет столь высокая майская температура наблюдалась единственный раз. В прошлом году».
Дело было в пивной. Привязался ко мне незнакомый алкаш.
— Какой, — спрашивает, — у тебя рост?
— Никакого, — говорю.
(Поскольку этот вопрос мне давно надоел.)
Слышу:
— Значит, ты пидараст?!
— Что-о?!
— Ты скаламбурил, — ухмыльнулся пьянчуга, — и я скаламбурил!
Понадобился мне железнодорожный билет до Москвы. Кассы пустые. Праздничный день. Иду к начальнику вокзала. Начальник говорит: — Нет у меня билетов. Нету. Ни единого. Сам верхом езжу.
В психиатрической больнице содержался некий Муравьев. Он все хотел повеситься. Сначала на галстуке. Потом на обувном шнурке. Вещи у него отобрали — ремень, подтяжки, шарф. Вилки ему не полагалось. Ножа — тем более. Даже авторучку он брал в присутствии медсестры.
И вот однажды приходит доктор. Спрашивает:
— Ну, как дела, Муравьев?
— Ночью голос слышал.
— Что же он тебе сказал?
— Приятное сказал.
— Что именно?
— Да так, порадовал меня.
— Ну, а все-таки, что он сказал?
— Он сказал: «Хороши твои дела, Муравьев! Ох, хороши!..»
Жил я как-то в провинциальной гостинице. Шел из уборной в одной пижаме. Заглянул в буфет. Спрашиваю:
— Спички есть?
— Есть.
— Тогда я сейчас вернусь.
Буфетчица сказала мне вслед: