Соло на водонапорной башне Юмористическая повесть

Ярцева Евгения Сергеевна

Он взмыл высоко-высоко, перелетел через улицу — Соня, Сеня и Ник, щурясь от солнца, проводили его глазами — и исчез за оградой Соловьёвых. Как будто ядро залетело в крепость!

Из крепости донёсся звонкий плюх и вскрик: «Ах ты!..» Пробухали шаги, калитка, всегда запертая крепко-накрепко, отворилась. В проёме, с мячом в руках, стоял Соловьёв. Мяч был мокрый, руки тоже. Как и рубашка, и брюки. Про лицо и говорить нечего — на него вовсю капало с волос. Словом, Соловьёв был мокрый

с головы до пят, как будто в руках у него только что взорвалась бутылка газировки. Видно, мяч угодил в бочку с водой и обрызгал всё вокруг. И так-то вечно пасмурный, в обрызганном виде Соловьёв стал похож на грозовую тучу. Больше всего на свете он любит покой и тишину, а меньше всего — детей, которые визжат, хохочут и забрасывают мячи на чужие участки.

Он сердито пнул мяч. А когда сердишься, бьёшь по мячу сильней, чем нужно. Поэтому мяч влетел в калитку напротив и бабахнул по магнитоле Дудкиных.

Тут же, как гром средь ясного неба, воцарилась глубокая тишина.

— Ого, — шёпотом проговорил Соловьёв. И мгновенно повеселел. О такой тишине он и не мечтал!

Дудкины в полном составе высыпали на улицу и засуетились вокруг магнитолы, пытаясь вернуть её к жизни. Но магнитола воскресать не желала. Что касается мяча — от магнитолы он отскочил к Платоновым. То есть, к их собакам, которые тут же стали гонять его по участку.

Даже щенки Альмы тявкали и норовили цапнуть мяч.

Никишины только что вернулись на дачу и наблюдали, как две собаки бросились к мячу и столкнулись лбами. Третья подцепила его зубами и понеслась по газону, ещё одна собака мчалась с ней вровень, а остальные, всей командой, за ними.

— Настоящее регби! — одобрил Никишин. Собак он, как известно, недолюбливает, зато обожает футбол в любом виде.

Платоновы, увидев, что собаки терзают чей-то мяч, тоже стали носиться по участку. Жена пыталась накрыть мяч руками, а муж — животом: он бегал за собаками и кидался наземь.

— Фол! — комментировал Никишин всякий раз, когда, Платонов шлёпался пузом мимо мяча. Он явно болел не за хозяев, а за собак. И даже запел: «Оле-оле-оле-оле!»

Жена Платонова пустилась на хитрость: вынесла гигантский мешок с сухим кормом и призывно загремела им с крыльца. Собаки навострили уши. Платонов наконец-то плюхнулся животом на мяч. Встал, отдуваясь, потный и красный, и перекинул его на улицу. Ник поймал мяч.

— Вот какие в гудболе правила! — объявил он вдохновенно. — Во-первых, это международная игра: в неё играют дети, люди и собаки! А во-вторых, — он с довольным видом огляделся кругом, — гудбол наводит новый порядок!

Если можно назвать порядком разгром на участке старика Скрипкина, не говоря уж о поваленном заборе и всём прочем, приходилось признать: порядки на улице и вправду изменились. И на них с великим изумлением взирал Дмитрий Палыч. Он выглядывал из своей калитки — узнать, что творится в мире и откуда такой грохот и лай.

Ник сразу же решил, что в такую международную игру, как гудбол, нужно принять даже Дмитрия Палыча, и, подбросив мяч, ударил по нему ногой.

Когда вам в живот летит мяч, вы

волей-неволей его поймаете, верно? Ну, и Дмитрий Палыч поймал.

Он стоял в обнимку с мячом, открыв рот, будто бы сам на себя удивлялся.

Не дожидаясь, пока Дмитрий Палыч выскажется по поводу гудбола, а заодно и новых порядков на улице, Соня с Сеней поволокли Ника за рукава куда подальше.

…Когда они вернулись, Ёлкины-Палкины, растерянные и тихие, стояли по обе стороны упавшего забора. Сколько огуречно-помидорных сражений повидал он на своём веку!.. Елкин снял кепку, будто провожал забор в последний путь. Палкин чесал в затылке, размышляя, как жить дальше.

Остальные дачи словно вымерли. Калитка Соловьёвых снова была заперта наглухо; не гонялись друг за дружкой собаки Платоновых, — наверное, забежали в дом. На участке старика Скрипкина по-прежнему царил хаос, на улице — тишина, ведь молчала магнитола Дудкиных. И в крапиве уже ничего не белело.

Не было на улице и Дмитрия Палыча. В надежде, что он бросил мяч где-нибудь поблизости, Ник облазил кусты и канавки вдоль заборов. Мяч как в воду канул. Ник даже заглянул в общий колодец на углу улицы. Но и там мяча не было.

— Ничего, я всё равно его найду, тогда и доиграем! — пообещал Ник. И, махнув на прощание, вприпрыжку побежал по лесной тропинке.

Глава шестнадцатая. Сначала грустная, потом праздничная

Сразу после завтрака Соня с Сеней стали ждать Ника. Ждали до обеда. Ждали после обеда. Наконец устали ждать и сами пошли в Хорошовку.

…Соня подёргала калитку, но она была закрыта. Сеня просунул руку сквозь прутья и шарил по калитке изнутри, чтобы нащупать задвижку или крючок. Какая-то тётка с пустым ведром проходила мимо и посмотрела на них неодобрительно:

— Не видите — уехали, — а на лице её читалось: «Идите своей дорогой».

Сквозь прутья Соня с Сеней смотрели на пустое крыльцо, на зашторенные окошки. Может быть, неожиданно вернулись из тёплых стран родители Ника? Или тётя потащила его с собой по магазинам? Или дядя увёз в путешествие? Если этот дядя вообще существовал, в чём Соня с Сеней всегда сомневались… Теперь же они не хотели верить, что Ник исчез, и вглядывались в окна: не дрогнет ли занавеска. Но в домике царила нежилая тишина.

Когда тётка со своим ведром, теперь полным картошки, шла обратно, они всё ещё стояли у запертой калитки.

— До ночи, поди, будут тут торчать, — невесть к кому обращаясь, пробубнила тётка. И добавила погромче: — Вас мама с папой, что ли, не ждут?..

В настроении куда более мрачном, чем в тот день, когда они впервые встретили в лесу крадущегося Ника, Соня с Сеней плелись по лесной тропинке и уже подходили к дачам. Чья-то машина, побрякивая на неровностях, ехала по асфальтированной дороге стремительно, как на пожар, но вдруг круто затормозила и загудела. Пассажирская дверца распахнулась, и из машины выскочила…