Соло
Шрифт:
— Всё дело в... на то были смягчающие обстоятельства. Я не причинил бы тебе вреда, Лена. Никогда.
— Я знаю.
— Правда? Я понимаю, что напугал тебя, — сказал он. — Знаю, что разгромил номер, но я бы никогда...
— Дело не в этом.
— Тогда в чём проблема?
Я отвернулась, пытаясь уцепиться за правдоподобную ложь или оправдание. Должно же быть хоть что-то, ведь вариант, чтобы он считал, будто я боюсь его в физическом плане, не подходил. У него и так забот по горло.
— В этом и есть проблема.
Он застонал, потирая лицо руками.
— Б****.
— Нет. Правда,
— Тогда в чём? Чего ты хочешь, извинений?
Его глаза наполнились раздражением.
— Твою ж мать. Мне жаль, ладно?
У меня отвисла челюсть.
— Ого. Да ты невероятно хорош по части извинений, не так ли?
На стойке завибрировал его телефон. Мы его проигнорировали.
— Джимми, совет на будущее: когда ты перед кем-то извиняешься, нужно, чтобы это чувствовалось в твоих словах. Быть может, стоит обойтись без насмешек и ругани, как думаешь?
Он переступил с ноги на ногу, став очень похожим на школьника, получающего нагоняй.
— Понял. Извини... и всё такое.
— Так-то лучше.
— Значит, на этом всё? Мы разобрались? — спросил он, уже двинувшись к двери.
— Я могу передать Тому, что в понедельник тебе будет удобно с ним встретиться?
— Лена! Чёрт, — он издал звук, выражающий чистейшее раздражение. — Почему?
Слова встали поперёк горла. Учитывая все обстоятельства, уж лучше я задохнусь, чем позволю им сорваться с языка. Напряжение огромных и ужасающих масштабов скрутило меня изнутри. Если бы я только могла раствориться в воздухе.
— ПОЧЕМУ? — выкрикнул этот осёл, крик прогремел по всей комнате.
— Потому что у меня есть к тебе чувства, ясно?! И не ори на меня.
Тишина.
Абсолютная, без единого звука, тишина.
Возле его носа появились маленькие морщинки.
— Что ты сказала?
— Ты меня слышал.
— У тебя есть ко мне чувства?
Эти слова он сказал так, словно они были ему противны и унижали нас обоих. Мне никогда не оправиться.
— Да.
— Ты меня, блин, разыгрываешь.
— Нет, — ответила я, выставив душу нараспашку. Хотя, чего уж там, не то что нараспашку, а скорее, на растерзание. Я стояла, полностью обнажив свои чувства, выложив всё, как есть. Довольно гадкое ощущение, по правде говоря. Но оно и не обязано было мне нравиться. — Ну?
Он просто уставился на меня.
— Скажи что-нибудь!
Этот ублюдок расхохотался.
Приятный громкий смех наполнил комнату, окружая меня, отдаваясь эхом в голове. Я никуда не могла от него деться. У кухонной стены в стойку было воткнуто много острых сияющих ножей в ряд. Не составило бы особого труда просто швырнуть в него одним из ножей и посмотреть, куда попаду. Может, он и не представляет для меня опасности в физическом плане, но с высокой вероятностью может случиться так, что это ему придётся опасаться меня. Я представила, как его побитая тушка истекает кровью на полу. Это воображаемое зрелище удержало меня от нанесения увечий в реальности, несмотря на мои сжатые кулаки.
— Теперь ты понимаешь, откуда это разумное нежелание говорить тебе, — сказала я, в основном для себя. За своим безумным хохотом он совсем не мог меня услышать. Он стоял, согнувшись и вытирая слезы
— И отчетливее всего сейчас я чувствую к тебе ненависть, — сказала я. — Если вдруг тебе интересно.
Спустя некоторое время (примерно через столетие) его смех стал тише и затем, наконец, стих. Этот бой дался ему нелегко. Он посмотрел на меня, на пол, в окно. Его лицо было напряжено. Всё, что мне оставалось, это ждать.
И периодически язвить.
— Вот и прекрасно, — сказала я. — Рада, что тебе удалось это переварить.
— Извини.
Он потер рот рукой. Она совсем не закрывала его улыбку.
— Боже, до меня только дошло, что все те разы, когда ты на меня так забавно смотрела, у тебя, оказывается, было какое-то расстройство, связанное с недостатком внимания, или тебе нужен был перепихон, или типа того. А я и не догадывался...
— Замечательно, — я хлопнула в ладоши и нацепила на лицо улыбку. — Итак, вернёмся к нашему разговору. Очевидно, что это непрофессионально и переходит границы. Поэтому я ухожу.
— Нет, не уходишь. Не глупи, Лена.
— Как тебе там живется, Джимми, в мире, полном отрицания? Ты счастлив? Наверное, и погода в это время года тоже ничего? — я уставилась на него. — Видишь ли, в прошлом мне разбивала сердце целая свора разнообразных придурков, и я поклялась, что больше этого не произойдёт. Так что я не собираюсь страдать от своей неразделённой любви. Просто, как по мне, это не самое лучшее времяпровождение, уж извиняй.
Может быть, моя улыбка и была немного робкой, но его — сияла. С помощью такой улыбки можно сдвинуть горы. И разбить сердце. Я чувствовала, как моё постепенно останавливается в груди. Отказ больно ранил, хотя не то чтобы я хотела, чтобы он бросился ко мне с распростёртыми объятиями. Я не меньше него удивилась бы моим неуместным чувствам. Но ему обязательно было впадать в истерику из-за этого?
Представьте себе, каково это — влюбиться в кого-то, к кому не испытываешь особого восторга большей частью треклятого времени. Кто совершает такую глупость?
Конечно, я. Это и так понятно.
— Давай расскажу, как всё будет, — сказал он уверенным и даже немного скучающим тоном. — Ты покончишь с этой дурацкой влюблённостью, и я сделаю нам обоим огромное одолжение, забыв о том, что всё это вообще происходило, идёт?
— Какой же ты идиот.
Боже, он точно идиот. Самый настоящий. Я посмотрела на него взглядом, который, надеялась, красноречиво передаст эту мысль.
— Тебе не приходило в голову, что если бы я могла просто с ней покончить, то уже давно бы это сделала? Думаешь, мне хочется что-то к тебе чувствовать?
— Дело не во мне, Лена. А в моей известности. Стоит тебе это понять, как ты перешагнёшь эти чувства и двинешься дальше.
— В том-то и загвоздка. Дело в тебе. И поэтому я не могу двинуться дальше, — сказала я, указывая в сторону своей груди, которая, по чистой случайности, вздымалась из-за моего взвинченного состояния.
Взгляд Джимми опустился в указанную ложбинку, прежде чем вернуться к моему лицу. От злости он сжал губы, словно я специально вынудила его оценить мою грудь. Ага, если бы.