Солоневич
Шрифт:
Это был прочный, по-своему счастливый брак. Иван Лукьянович не раз говорил, что «он совершенно изменил психологию Рут и обратил её во врага и нацизма, и коммунизма». Рут считала своим долгом выучить русский язык, стать примерной «русской женой» и сподвижницей писателя и политического деятеля из России, конечно, настолько, насколько это было в её силах. Ей удалось многое. Она стала говорить и писать по-русски, научилась готовить русские блюда, помогать мужу в его повседневной литературной и политической работе. Однако проникнуть в сущность идеи народной монархии и почти непрерывных дискуссий Ивана Солоневича с политическими оппонентами Рутика, как её звал муж, была не способна, поскольку,
177
Казанцев Н. Устремлённый в будущее // Наша страна. 1996. 28 сентября.
В отличие от преуспевающего доктора Карка забота о пропитании была для Солоневича изматывающе неблагодарным делом. «Отоваривать» продовольственные карточки с каждым днём становилось всё сложнее: «эрзац-маргарин», «эрзац-хлеб», «эрзац-кофе» и другие эрзацы всё больше преобладали в рационе. Приходилось исхитряться, в том числе браконьерничать в лесу и на озёрах. Иногда, чтобы получить несколько килограммов картошки, свёклы или кочанов капусты, Иван нанимался на работу к прижимистым крестьянам, считавшим, что русский должен быть довольным любым «вознаграждением».
Как вспоминает Рут, её муж использовал ещё один «запрещённый» способ приобретения продуктов. При содействии Левашова поклонница литературного творчества Солоневича в Швейцарии отправляла ему посылки с бразильским и колумбийским кофе, используя (по доверенности) его денежный счёт в этой стране. По словам Рут, «за настоящий кофе можно было купить половину Германии, и потому обмен его на продукты помогал нам хотя бы на время улучшить питание. Но надо было быть очень осторожными, чтобы не донесли»…
Из разговоров немцев между собой Иван впервые услышал слово «вербауэр». На прямые вопросы знакомым немцам о том, что оно означает, Солоневич внятных ответов не получил. Даже доктор Карк, несколько смутившись, ответил невразумительно: хозяин на земле, переселенец на новые территории и т. д. Несмотря на странную немецкую «конспирацию», до сути вопроса всё-таки удалось докопаться. Вербауэр, в расшифровке Ивана, — это вот что: в оккупированных немцами областях часть населения — после войны (во время войны нужны рабочие руки) должна быть истреблена, и часть отдана в распоряжение вербауэров. Вербауэр — это вооружённый немецкий крестьянин — надсмотрщик, который должен был играть роль среднюю между нашим казачеством и ямайским плантатором. Проект был оставлен после неудачи под Москвой, но всё-таки Остминистериум успел перебросить на Украину каких-то вербауэров из Голландии и Мекленбурга.
Зимой 1941/42 года в Померанию стали прибывать первые советские пленные. По крестьянским домам разнесли «гебраухан-вайзунг» (написание Солоневича), в которых давались рекомендации о том, как обращаться с унтерменшами с Востока. Авторы «инструкции» уведомляли, что эта «рабочая сила» останется в Германии на весьма долгий срок и после войны. По оценке Солоневича, померанские мужики относились к «остовцам» в основном хорошо. Но размышляя над словечком «унтерменш», Иван Лукьянович пришёл к выводу, что использование его немецкой пропагандой принесёт Советам больше пользы для организации разгрома Германии, чем все союзные поставки по ленд-лизу.
Из бесед с пленными Солоневич выяснял, как складывается ситуация на восточном фронте, какой грозной силой становятся партизанские отряды.
Годы жизни в Темпельбурге снабдили Солоневича бесценным материалом для понимания германской истории, специфических сторон германской жизни, германского характера. Надо отметить, что в период написания своей статьи «Россия и гитлеризм» (сентябрь 1938 года) он был более «снисходителен» к особенностям национального характера немцев и к их коллективной «обеспокоенности» поисками жизненного пространства:
«Немцы в самом деле являются народом без пространства — Volk ohne Reum. На их бранденбургских песках даже картошка не растёт без искусственных удобрений. Нет железа, нет нефти, нет цветных металлов, нет марганца, нет наших аршинных чернозёмов. Есть только железное трудолюбие. Можно как угодно смеяться над немецкой расчётливостью и над этими бесконечными „Verboten“, но нужно войти в положение немцев, хотя бы уже для того, чтобы в тот момент, когда мы будем иметь возможность договариваться (сейчас мы этой возможности не имеем вовсе), учесть некоторые основные факты немецкой истории, немецкой психологии и немецкой географии».
Темпельбургская ссылка избавила Солоневича от иллюзий в отношении «германского образа жизни». Ссылка в провинцию дала ему возможность заглянуть за кулисы немецкой жизни. «Я не хочу ничего идеализировать и ничего очернять, — писал он, — немецкий быт, исконный и кондовый немецкий быт, сложившийся веками и освящённый традицией — есть вещь истинно отвратительная: такого отвратительного быта, злобного, завистливого, грязного — я никогда и нигде не видал. Этот именно быт объяснил мне исторические судьбы Германии — от завоевания Рима до потери Берлина».
В первые месяцы пребывания в Померании Солоневич еженедельно наносил визиты в темпельбургский отдел полиции, чтобы «отметиться в наличии». Подобный контроль сохранялся до начала 1942 года. Потом у полицейских чинов работы прибавилось: появились тысячи остарбайтеров, военнопленных, всё чаще приходилось организовывать облавы на бежавших из концлагерей «врагов режима». Солоневичу разрешили отмечаться ежемесячно, что позволило ему совершить несколько самовольных отлучек, достаточно рискованных, — в Берлин. Юрий в то время работал в немецких изданиях художником-иллюстратором и карикатуристом. Если для Кукрыниксов главным объектом для сатирических насмешек был Гитлер, то для Юрия — Сталин. После войны, будучи уже в США, младший Солоневич всегда указывал в своих биографических справках: «В Германии являлся антикоммунистическим иллюстратором».
Первую после высылки поездку в Берлин Иван предпринял для того, чтобы предупредить сына и невестку: объявленная Гитлером война Соединённым Штатам — начало катастрофы! От Берлина не останется ни пуха ни пера! Удирайте из столицы! Чем быстрее это будет, тем лучше. Прогноз оказался точным. Бомбёжки союзной авиации с 1942 года становились всё более разрушительными, а с 1943-го откровенно беспощадными, направленными на подавление «боевого духа» населения. Молодые Солоневичи послушались совета. Они пробыли неделю в Темпельбурге, а затем поселились в гостинице деревни Альт-Драгайм.