Соловей для черного принца
Шрифт:
— Он спит, — промолвила Элеонора, и вновь я поразилась, какой надломленный у нее голос. — Уже больше двух недель он в таком состоянии. Доктор говорит, что братец не протянет дольше. Со дня на день мы ждем…
— Нет! Мы должны надеяться, что он пойдет на поправку, — воскликнула я.
Элеонора не ответила мне, только чуть повела бровью. Я присела на кровать и дотронулась до стариковской руки, немощно лежавшей поверх одеяла и больше похожей на птичью лапку. Она была горячей, как лампа, которая горела всю ночь напролет. Старик открыл второй глаз. А когда разглядел
— Пришла… внучка, — разобрала я.
— Да. Я здесь. Буду заботиться о вас, и вы быстро поправитесь! Вспомните, вы как-то сами говорили, что не собираетесь потакать загребущим прихотям вашей семейки и раньше времени отправляться на пир к рогатым сородичам. Так что, держите свое слово!
Элеонора у меня за спиной издала гневный возглас, но промолчала, видно посчитав ниже своего достоинства отвечать на подобные оскорбления. Дед же как-то сумел изловчиться и озорно подмигнул мне. В горле у него заклокотало от переполнявшего его смеха. Но смех быстро перешел в надсадный кашель.
— Воздуха… — прохрипел старик, сотрясаясь всем своим сушеным тельцем.
Тотчас я соскочила с кровати и, отодвинув бархатную штору, дернула створку окна. В комнату хлынул прохладный воздух, и дед принялся с жадностью глотать его. Однако леди Редлифф была недовольна моими действиями.
— Что за произвол ты себе позволяешь, милочка? Ты его окончательно погубишь!
— Оставь нас, — просипел дед. Свежий воздух, точно живительный эликсир, взбодрил старика. Даже его мяклое лицо, со ставшими сильно заметными щербинами оспин, покрылось легким румянцем. — Я хочу побыть наедине со своей внучкой.
Убрав молитвенник в карман платья, леди Редлифф поднялась и направилась к выходу. Весь ее вид говорил, что если старик испустит дух через полчаса, то только я буду виновата в этом.
— Я должен сказать тебя… объясниться, — натужливо заговорил старик, когда мы остались одни. — Ты должна понять, почему я настаивал.
— Если речь снова пойдет о долге…
— Нет, — он дернул рукой в знак протеста, и тут же болезненно поморщился. — Ты была права: долг для меня ничто, если он идет вразрез с моими планами. Тут другое… Я знаю, своим решением сделать тебя наследницей я доставил некоторые неудобства…
— Неудобства?! — взвилась я. — Вы так называете то, что произошло в этих стенах?!
— Тише, Роби, не горячись, — крякнул граф, сопроводив слова то ли смешком, то ли фырканьем. — Я не настолько крепок, чтобы выслушивать гневливую проповедь перевозбужденной девицы. Хочу выложить тебе все, что у меня в закромах, до того, как увижу старуху с косой…
Раздраженно откинувшись на спинку кресла-качалки, которое я заняла после того, как ушла Элеонора, я нарочито хмуро уставилась на деда.
— Говорите, — буркнула я.
— Это займет немного времени, — начал дед после недолгой паузы. — Ты все время спрашивала меня: почему. Почему ты, а не Дамьян. Так вот, мой план как раз и был в том, чтобы не упустить мальчишку. Только его я видел хозяином Китчестера! Уже сейчас он сделал то, что не смог ни один истинный Китчестер. Да, мальчишка —
— Каким образом? Я не понимаю, почему вы так упорствовали, если все это время хотели, чтобы Дамьян был вашим наследником?!
— Потому что этот сопляк влюбился! — Старик повернул голову, болезненно сморщил мучнисто-серое личико, словно его ноющий затылок больно плющило о мучительно жесткую подушку, и, напрягшись, раздраженно добавил, — он влюбился так же, как и мой непутевый сын!
Я совсем не ожидала, что граф Китчестер затронет эту тему. Меня одолела злость, что чуть ли не каждому в замке известно о нашем с Дамьяном противоборстве. Дед замолчал, следя за мной сощуренными водянистыми глазами. Не в силах оставаться спокойной под его немигающим взглядом, я встала и приблизилась к кровати, собираясь поправить подушки. На нем была длинная до пят фланелевая ночная рубашка, и я, просунув руку ему под спину, почувствовала, какие у него костлявые плечи. Другой рукой я взбила подушки и подложила их так, чтобы старик мог опереться на них и не падать.
— Теперь ты понимаешь, что могла повториться история двадцатилетней давности, — раздражение все еще не покинуло его, а точно нарастало с каждым сказанным словом. — Я мог бы потерять его, как потерял сына. И все из-за дев… из-за трижды проклятых чувств!
— Не вижу ничего общего. Отец и мать любили друг друга, а вы встали между ними. Это вы выгнали отца из своей жизни. А Дамьян боготворит замок, как и вы, он никогда бы…
— Говори да не заговаривайся, Роби. Он уже отрекся от Китчестера во имя другой победы. Победы над тобой! А значит, с самого начала я был прав.
— Даже если вы и правы, я все равно не вижу смысла в вашем решении.
— Все очень просто, Роби, — старик закрыл глаза и указал пальцем в сторону окна. — Закрой шторы. Хватит с меня яркого света… Иной раз так прихватит — хоть сразу в гроб, чтоб не мучиться! Спину словно бревном передавит, в голове чугун, глаза режет, аж мочи нет. Лежишь, а мысль только одна: когда же уже… Но к черту нытье, эдак я нашей недужнице сподоблюсь.
Против воли я улыбнулась. Жесткие волосы на плешивой старческой голове, сальные и пахучие, упрямо торчали в разные стороны, как взъерошенные перья мокрого гуся. Его глаза, под все еще закрытыми веками, нервно бегали.
— Я наблюдал за ним с того момента, как вы встретились, — заговорил граф. — Ты представляла для него опасность, и я боялся, что он отчебучит что-нибудь эдакое, чтобы избавиться от тебя. В то время мальчишка был неуправляем. Дикий бес…Совершенно дикий. Бороться с ним, что плевать против ветра! Но Дамьян бездействовал… Хотя мне докладывали, что он интересуется тобой, а однажды вас видели вместе на гулянии. Вы разговаривали! Это не лезло ни в какие ворота!.. А потом, потом я узнал и твои чувства к нему.