Соловьиное эхо (сборник)
Шрифт:
…Зимой 1838 года Фет оказался в Москве. До поступления в университет еще оставалось более полугода. Афанасий Неофитович решил поместить сына в такое заведение, где бы его основательно подготовили к экзаменам. Он обратился к известному историку, университетскому профессору Михаилу Петровичу Погодину. Профессор предложил оставить Фета у себя в пансионе, созданном специально для подготовки молодых людей к университету. И вот Фет поселился в одном из флигелей хорошо известного москвичам погодинского дома, расположенного в старинном районе города – на Девичьем поле. Дом этот пережил пожар во время войны 1812 года. Погодин приобрел его недавно, в 1836 году. Особняк под зеленой
В культурных кругах Погодин получил известность как ученый, писатель, издатель журнала 1820-х годов «Московский вестник». Он близко знал Пушкина. Студенты Погодина помнили, как после известия о гибели поэта профессор не мог читать лекцию.
Кабинет Погодина называли Древлехранилищем – его хозяин был страстным собирателем древних рукописей, создал целый музей икон, старинного оружия и других памятников русской истории. Когда Фету доводилось заходить в этот кабинет, он с любопытством разглядывал выставленные в витринах старинные документы, бесчисленные книги, портреты и бюсты… В доме Погодина постоянно собирались видные ученые и литераторы.
Фет старался пореже вспоминать безрадостное житье в городке Верро, но вскоре убедился, что нет худа без добра: школа Крюммера дала свои плоды. В погодинском пансионе Фета освободили от уроков латыни – преподаватель развел руками, когда услышал, как бегло его новый ученик переводит на русский язык латинские тексты. Столь же бессмысленно было присутствовать Фету на уроках математики, в которой он преуспел.
Погодин заглядывал во флигель редко. Иногда профессор внезапно появлялся во время обеда и, хотя славился бережливостью, выходил из себя при виде неизменного картофеля, которым потчевала учеников его мать Аграфена Михайловна, ведавшая хозяйством. Фет, привыкший к строгой экономии у Крюммера, не выдержал чудовищной скупости старухи и разразился по ее адресу злыми сатирическими куплетами.
К осени подошла пора экзаменов. Фет сдал их блестяще, и его приняли на словесное отделение философского факультета. Но он не стал прилежным студентом. Вместо того чтобы сидеть в многолюдной аудитории, он искал уединения, а в заветной тетради его множились стихи.
Для одного из своих приятелей, Иринарха Введенского, Фет написал сатиру (на соперника в любви). Введенский был умным человеком, знающим толк в поэзии. Он пробежал глазами фетовское произведение и не мог удержаться от восклицания:
– Вы несомненный поэт! Вам надо писать стихи!
Афоня и Аполлоша
В университете Фет подружился с однокурсником Аполлоном Григорьевым – мечтательным, книжным юношей, ставшим впоследствии известным поэтом и литературным критиком. При каждой встрече друзья с упоением читали друг другу свои стихи. Фет завел особую желтую тетрадку, где у него накопилось около трех десятков стихотворений. В Аполлоше он нашел доброжелательного, внимательного слушателя.
Однажды Григорьев представил приятеля своим родителям, и Фет стал бывать у них. Дом Григорьевых помещался в Замоскворечье, на Малой Полянке, рядом с церковью Спаса Преображения в Наливках. Таких улочек, как
Домик Григорьевых в один этаж с мезонином стоял к улице боком, вход был со двора. В подвале жила дворня. На первом этаже располагались комнаты господ. Узкая лесенка вела на антресоли, разделенные надвое перегородкой. На эти антресоли в начале 1839 года и перебрался Фет с согласия своего отца и четы Григорьевых. Рядом жил сероглазый Аполлон, по-домашнему Полошенька. Отец его, чиновник, должность имел небольшую, но доходную – стол в доме Григорьевых всегда был обильным. Мать Полошеньки, дочь кучера, едва-едва умела читать. Зато на образование сына родители средств не жалели. Аполлон превосходно знал по-французски, мог блеснуть игрой на рояле. Именно это и покорило старого Шеншина, приезжавшего к Григорьевым знакомиться. От собственного сына успехов в музыке он не дождался.
На Малой Полянке Фет прожил шесть лет. Дом Григорьевых он называл колыбелью своего умственного «я». Антресоли Афони и Аполлоши постепенно превратились в один из центров студенческой жизни. Талантливый, легко увлекающийся Григорьев жадно интересовался новейшими достижениями философии, отечественной и зарубежной литературы. За полгода он выучил немецкий язык, которого прежде не знал, только для того, чтобы свободно в подлиннике читать сочинения немецких мыслителей. Фета их идеи не увлекали, хотя и он присутствовал при нескончаемых студенческих спорах в небольшом, избранном кружке во главе с Аполлоном Григорьевым. По воскресеньям лестница, ведущая на антресоли, скрипела на все лады под ногами студенческой братии. С первого этажа, от родителей, то и дело прибывали подносы с чаем, ломтиками лимона и сливками. Разгоряченные спорщики переходили от науки к поэзии, к чтению стихов. Вот тогда-то оживал и Фет! Особенно когда на антресоли захаживал Яков Полонский, будущий поэт, с которым Фет легко и коротко сошелся.
Ко второму курсу желтая фетовская тетрадка основательно пополнилась стихами. Пришла пора представить ее на суд опытному ценителю. По старой памяти Фет отправился на Девичье поле. «Я вашу тетрадку, почтеннейший, передам Гоголю, – сказал Погодин. – Он в этом случае лучший судья».
Фет знал, что у историка в это время жил Николай Васильевич Гоголь, недавно вернувшийся из-за границы: однажды, всходя на крыльцо погодинского дома, Фет столкнулся с ним лицом к лицу. Теперь Фет с трепетом ждал приговора.
Через неделю Погодин вернул Фету тетрадку и взглянул на него одобрительно: «Гоголь сказал, это несомненное дарование».
Фет был окрылен. Пожалуй, теперь можно рискнуть – издать поэтический сборник! Пока без подписи – на титульном листе будут обозначены первые буквы имени и фамилии автора – А. Ф. Назвать же сборник следует покрасивее. К примеру, «Лирический пантеон». Пантеоном у древних греков и римлян назывался храм, посвященный богам. К тому же литературные сборники и альманахи часто увенчивало это торжественное слово – пан-те-он!