Сомниум

Шульц Юлия

— Ну и что ты натворил, Эрон?

Я открыл глаза. Передо мной стоял Тодд Макмиллан.

— Зачем ты устроил представление в метро?

— Мне тяжело, — ответил я и машинально дотронулся до лба, будто бы это могло помочь уменьшить боль. — Мне тяжело привыкнуть к новой действительности.

— Я знаю… знаю, — немного смягчившись, сказал он и, небрежно хлопнув меня по плечу, прошел в глубь комнаты. — Поэтому мы и отнеслись с уважением к твоим привычкам — позволили тебе вступить в физическую борьбу. Но ты же понимаешь, все могло произойти гораздо быстрее и безболезненнее?

Раз — и ты заключен в капсулу безопасности!

Меня тут же затошнило. Какой-то безвыходностью веяло от этой действительности.

— Мы действовали по твоему сценарию для того, чтобы изучить тебя.

Я встал и снова посмотрел в распахнутое окно. Небо полыхало яркими красками, на нем разгорался пожар утренней зари. Желтое свечение на востоке расходилось в стороны оранжевыми и багряными языками пламени.

***

— Назовите ваше полное имя, пожалуйста, — сказала женщина в белой униформе. На ее столе горела надпись: «Виола Хэйз, доктор психологических наук».

Я разглядывал доктора. Рыжие, слегка вьющиеся волосы прядями спадали на молоко ее белой униформы, немного усталое лицо выражало уверенность и проницательность, упрямство читалось в пухлых губах и в ямке на подбородке.

— Как вас зовут? — повторила она.

— Эрон Уолкер, — я пристально всматривался в ее большие карие, с зеленоватым оттенком глаза.

— Ваш возраст?

— Двадцать четыре года.

Она смотрела на меня без эйрскрина, и мне это нравилось. Ее взгляд будто бы проникал в самую суть, увлекая за собой куда-то в космическую глубину.

— Вы умеете гипнотизировать? — неожиданно для самого себя услышал я собственный голос.

— Возможно, — ответила она, а на лице ее вспорхнула легкая усмешка. Я не сразу заметил, что губы не смеялись. Блеском в глазах, морщинками где-то на кончиках век создавалась иллюзия улыбки. Меня к ней тянуло.

— Ваши взгляды во многом могут отличаться от общепринятых, — вдруг серьезным тоном произнесла женщина. — Вы много лет провели в тюрьме и попали туда еще подростком. Сегодня мы встретились, чтобы лучше понять ваше внутреннее устройство: чем вы живете, что вас интересует. Приготовьтесь честно отвечать на все поставленные вопросы. Начнем?

Я молча кивнул: ну что ж, Виола, давай, удиви меня. У тебя опасная работа сегодня — общаться с преступником.

— Как вы себя чувствуете? — первым делом спросила она.

— Вы же сами все знаете, — удивился я. — Показатели моего здоровья ежесекундно считывает Система.

— На экране лишь голые факты. Я хочу узнать, как вы себя чувствуете?

— Вообще-то паршиво.

Она улыбнулась.

Вдруг я услышал странный щелчок и повернулся в его сторону. На стене висел круглый циферблат. Это старинные часы, понял я, вспомнив картину Дали из Дома Культуры.

— Красивые часы, — сказал я вслух.

— Мне нравятся модификации в стиле старинных вещей, существовавших до Перезагрузки. Они делают комнату уютнее, не так ли, — сказала

она своим нежным голосом. Он, словно мед, сочный и бархатистый, обволакивал и лился сквозь меня, лился за пределы Вселенной. Я мысленно с ней согласился. В этом что-то было.

На ее столе мерно вращалась какая-то изогнутая фигура. Восемь закрученных перекладин с шариками попеременно двигались в определенном ритме. Вот одна из них подалась вперед и опустилась вниз, описывая полукруг, за ней тут же другая опустилась вниз, проделывая те же движения. Предмет походил на осьминога, играющего своими щупальцами. Глядя на вращающиеся элементы, я потерял ощущение времени.

— Вы меня не слушаете.

— Я слушаю.

— Что вы чувствовали, когда оказались в тюрьме? — продолжил литься на меня ее дивный голос.

— Злость, — ответил я, вспоминая то безрадостное время. От мыслей о первых днях в Эль-Пасо до сих пор ползли по спине мурашки.

— Что-то еще?

— Это все.

— У вас в крови обнаружено повышенное количество гормонов, отвечающих за агрессию. Как у вас обстоят дела в отношении самоконтроля?

Да неужели?

— Никогда об этом не задумывался, — честно ответил я.

— Вы замечали в себе какие-то особенности, отличающие вас от окружающих?

— Нет.

— Что для вас главное в жизни?

— Хм… а есть варианты ответа? — растерялся я.

Она посмотрела на меня в недоумении, но вежливо принялась перечислять:

— Например, безопасность, комфорт, программа-сказка, довольство, высокий рейтинг, молодость, красота…

— Пожалуй, из этого ничего.

— Тогда что же?

Я молчал в замешательстве.

— Подумайте, что для вас является самым ценным?

На языке вертелось только одно слово.

— Свобода, — ответил я как-то вопросительно. — Если, конечно, это относится к тому, о чем вы спрашиваете?

— Желание быть свободным — это пережиток прошлого. Людям не нужна свобода. Все уже давно уяснили, что для успешного функционирования общества и индивидуального счастья пользователей необходимы контроль и порядок. Свобода — это нечто относительное, не поддающееся характеристике и не несущее какой-либо пользы обществу.

Не выйдет, подумал я. Генетики прислали красивую девчонку, чтобы запудрить мне мозги?

— А все обязательно должно приносить пользу? — спросил я вслух.

— Конечно, практичность — это еще одно благо, — проговорила Виола и ненадолго замолчала.

— Вы готовы стать членом общества? — вдруг спросила она, и я уловил перемену в голосе, едва заметную, но очевидную, как легкое дыхание первой прохлады в осеннем воздухе.

— Не знаю…

— Чем является для вас свобода? — продолжила она наступление.

Прошло немало времени, прежде чем я ответил. Мы долго сидели в полной тишине, нарушаемой лишь тихим щелчком минутной стрелки старинных часов. Чем дольше мы молчали, тем длиннее становился промежуток между минутами. Это было своего рода приятное напряжение. Будто невидимые жесткие струны натянулись между нами, они связывали нас и одновременно держали на расстоянии.