Сон №9
Шрифт:
Я передвигаю пепельницу так, чтобы она стояла между нами:
– Очень мило с ее стороны.
Лао-Цзы стряхивает пепел:
– Ты считаешь, что заставить моего сыночка-кретина продать мои рисовые поля владельцу супермаркета мило? Вот была тяжесть для сыновнего долга! Я позволил этому недоумку вступить во владение землей, чтобы его не задушили налогами, когда я умру, и вот,– он тычет в машину,– как мне отплатили. Пойду продую шланг – в моем возрасте начинаешь страдать недержанием. Хочешь попробовать, пока меня нет?
Он подталкивает свой «Видбой-3» ко мне через стол и отправляется в уборную. Я снимаю бейсболку, подключаюсь и нажимаю «ПУСК». Экран загорается.
Добро пожаловать в Виртуа Сапиенс
(авторские права защищены)
Я вижу, вы – новый пользователь. Ваше онлайновое имя?
> эйдзи миякэ
Поздравляем с регистрацией в Виртуа Сапиенс, Эйдзи Миякэ. Вы уже никогда не будете одиноки. Пожалуйста, выберите категорию отношений. Друг, Враг, Незнакомец, Любовница, Родственник.
> родственник
Прекрасно, Эйдзи. С каким родственником вы
> с моим отцом, конечно же
Прошу прощения. Пожалуйста, не двигайтесь в течение трех секунд, пока я оцифрую ваше лицо.
Значок на экране мигает, и микрообъектив, вмонтированный в рамку экрана, вспыхивает красным светом.
Хорошо
подождите еще немного: я регистрирую изображение вашей сетчатки.
Появляются стена, пол и потолок. Пол стремительно покрывается растровым изображением ковра. Вдоль стен разворачиваются полосатые обои. Появляется окно с видом на цветущие сливы, трепещущие под весенней грозой. Дождевая завеса туманит стекло. Я даже слышу, как тихо-тихо падают капли. В комнате полумрак. Слева появляется лампа, и от нее разливается уютный желтый свет. Под окном возникает прозрачный диван. Зигзагообразные штрихи заполняют его цветом. А на диване сидит мой отец, ступня его правой ноги закинута на левое колено, что круто смотрится, но вряд ли удобно. Программа наделила его моим носом и ртом, но челюсть сделала массивнее, а волосы – реже. Глаза у него – как у сумасшедшего ученого, который вот-вот откроет секрет господства над миром. Симметричные морщины. Он одет в черный домашний халат и весь светится румянцем, будто пять минут назад вышел из ванны. Мой отец наклоняется в правую сторону экрана, где появляется ведерко для вина,– он вытаскивает из него бутылку и читает этикетку: «Шабли, 1993 год». Бодрый, отчетливый, ровный голос – таким обычно читают прогноз погоды. Он наливает себе бокал вина, картинно наслаждается букетом и почти цедит напиток сквозь сомкнутые губы. Он подмигивает. Сверкает белозубой улыбкой.
– Добро пожаловать домой, сын. Освежи-ка мне память – сколько мы уже не виделись?
> на самом деле никогда
Его брови взлетают вверх:
– Так долго? Время летит как стрела! Сколько же новостей у нас накопилось, чтобы рассказать друг другу. Но мы с тобой отлично поладим. Расскажи-ка, как у тебя со школой, сын.
> я уже закончил школу. Мне двадцать лет
Он потягивает вино, перекатывая его по языку и проводит рукой по волосам.
– Неужели, сын? – Он наклоняется к разделяющему нас экрану.
Разрешение потрясающее – я вздрагиваю и подаюсь назад.
– Значит, ты сейчас, должно быть, в университете? То, что я вижу позади тебя,– это кафетерий?
> я даже не стал подавать документы – нет ни денег, ни родителей, чтобы платить.
Мой отец откидывается назад и ленивым жестом кладет руку на спинку дивана:
– Неужели, сын? Я глубоко сожалею. Образование – прекрасная вещь. Так как же ты проводишь время?
> я рок-звезда
Его брови взлетают вверх:
– В самом деле, сын? Расскажи мне. Ты добился успеха, создал себе известность и состояние или ты просто один из миллионов, которые ждут, когда им привалит счастливый случай?
> я добился очень большого успеха. Во всем мире.
Он подмигивает и сверкает своей белозубой улыбкой.
– Я знаю, повстречать своего старика после стольких лет не очень-то просто, сын, но нет ничего лучше честности. Если ты такая важная персона в шоу-бизнесе, как могло случиться, что я ни разу не читал о тебе в журнале «Тайм»?
> я выступаю под псевдонимом, чтобы защитить свою частную жизнь
Он залпом выпивает остатки вина:
– Не то чтобы я тебе не верил, сын, но не мог бы ты сообщить мне свой псевдоним? Я хочу похвастаться сыном рок-звездой перед приятелями – и перед управляющим банка!
> Джон Леннон
Мой отец хлопает себя по колену:
– Настоящего Джона Леннона застрелил Марк Чапмен в восьмидесятом году, так что ты вешаешь мне лапшу на уши!
> может, сменим тему?
Он становится очень серьезным и отставляет бокал в сторону.
– Отцу с сыном пришло время поговорить по душам, не так ли? Нам больше не нужно бояться своих чувств. Скажи мне, что тебя тревожит?
> кто вы такой на самом деле?
– Твой отец, сын!
> но как человек кто вы?
Мой отец снова наполняет бокал. В небе вспыхивают молнии, цветущие ветки сливы царапают оконное стекло, и пурпур на сером фоне превращается в черный на титаново-белом. Я догадываюсь, что программе требуется больше времени, чтобы реагировать на нестандартные или общие вопросы. Мой отец издает смешок и ставит ноги вместе.
– Ну, сын, это слишком большой вопрос. С чего ты бы хотел, чтобы я начал?
> что вы за человек?
Мой отец кладет левую ногу на правое колено:
– Дай подумать. Я – японец, скоро мне исполнится пятьдесят лет. По профессии я актер. Хобби – плавание под водой с маской и хорошее вино. Но не бойся – все эти подробности обнаружатся, когда мы станем ближе друг другу, а я надеюсь, что ты скоро снова придешь. Я бы хотел представить тебя кое-кому. Что скажешь?
> давай
Изображение на экране ползет вправо, мимо ведерка для вина. Какая-то женщина – лет под сорок? – сидит на полу, курит, между затяжками напевая отрывки из «Norwegian Wood» [65] . На ней свободная мужская рубашка, красивые ноги обтянуты черными леггинсами. Длинные волосы ниспадают до самой талии. Глаза у нее как у меня.
– Привет, Эйдзи.– В ее голосе звучит нежность: она рада меня видеть.– Догадываешься, кто я?
> белоснежка?
Она улыбается моему отцу и гасит сигарету.
– Вижу, у тебя отцовское чувство юмора. Я – твоя мать.
> но, мама, дорогая, вы с папой не виделись уже семнадцать лет
Программа переваривает неожиданную
– Ну, в прошлом у нас были кое-какие разногласия, это так. Но сейчас мы отлично ладим.
> значит, на свете больше не осталось простаков, из которых ты можешь вытягивать деньги?
– Мне больно это слышать, Эйдзи.– Моя виртуальная мать отворачивается и всхлипывает, чем очень напоминает мою настоящую мать, с такой же сухой, скрытой дрожью в голосе.
Я набираю извинение, но мой отец опережает меня. Он говорит медленно, с угрозой в голосе, будто читает наизусть роль из трагической пьесы:
– Это дом, молодой человек, а не отель! Если ты не в состоянии держать себя в рамках приличия, ты знаешь, где находится дверь!
Ну и постаралась же эта программа, создавая мне виртуальных родителей! А они думают, что постаралась реальность, создавая им виртуального сына. Сливовый цвет страдает от не соответствующей сезону погоды.
65
Песня «Битлз», 1965 год.
– Эй? Подъем! Есть тут кто-нибудь? – Какой-то посетитель кафе «Юпитер» так разорался, что заглушил шум виртуального ливня.– Детка, ты неправильно дала мне сдачу!
Я отключаюсь и оборачиваюсь посмотреть, из-за чего сыр-бор. Трутень ростом с гризли, в рубашке, усаженной пятнами, рычит на девушку с самой прекрасной на свете шеей – и когда она успела прийти? Она смотрит на него с удивлением, но спокойно. Ослица моет посуду, от греха подальше, а моя девушка изо всех сил старается быть вежливой с этим человекоподобным вепрем.
– Вы дали мне одну банкноту в пять тысяч иен.
– Послушай, детка! Я дал тебе банкноту в десять тысяч иен! Не пять! Десять!
– Господин, я абсолютно уверена…
– Он буквально встает на дыбы:
– Ты утверждаешь, что я лгу?
– Нет, я говорю, что вы ошибаетесь.
– Ты что, феминистка? Обсчитываешь, потому что фригидна?
Очередь тревожно шевелится, но все молчат.
– Я…
– Я дал тебе десять тысяч, ты, жертва аборта! Давай сдачу! Быстро!
Она открывает кассу:
– Здесь даже нет десятитысячной банкноты.
– Вепрь брызжет слюной и скалит клыки:
– Ну и что! Ты украла ее из кассы!
То ли я еще не совсем отошел от травки, то ли «Виртуа капиенс» притупила чувство реальности, но неожиданно для самого себя я подхожу к этому парню и хлопаю его по плечу. Он оборачивается. Его рот кривит усмешка. Этот вепрь еще здоровее, чем я думал, но отступать поздно, остается атаковать первым, чтобы не потерять преимущество. Выплескиваю кофе ему в лицо и бью головой в нос, очень, очень сильно. В глазах у меня вспыхивают бенгальские огни – Вепрь отступает с протяжным: «А-а-а-а-а-а-а-а-а». Из носа у него течет кровь. Я возвращаюсь в исходное положение, ища, чем бы замахнуться. От боли в голове мой голос звучит нетвердо.
– Убирайся сейчас же, не то зубы искрошу,– смотрю, что у меня в руке,– этой пепельницей!
Должно быть, я выгляжу достаточно убедительно – прогундосив что-то насчет полиции и нападения, Вепрь ретируется. Посетители молчат. Лао-Цзы хлопает меня по плечу:
– Чистая работа, Капитан.
Ослица подходит к своей коллеге, полная участия.
– С вами все в порядке? Я не поняла, что происходит…
Официантка с прекрасной шеей захлопывает кассу и смотрит мне в глаза:
– Я бы с ним справилась.
– Я знаю,– отвечаю я.
Бенгальские огоньки опасно вспыхивают.
– Но все равно спасибо.
Она одаряет меня сдержанной улыбкой, так что, когда огоньки начинают мелькать с новой силой, у меня есть чем отвлечься от этой боли. Я сажусь на свое место, и на какое-то время боль получает мою голову в свое полное распоряжение.
Интересно, бывала ли моя мать в кафе «Юпитер», когда жила в Токио? Может быть – после того, как родились мы с Андзю,– она сидела на этом самом месте, ожидая повестки от Акико Като. Трутни из «Пан-оптикона» Работают даже по воскресеньям. Неиссякающим роем они залетают в здание и вылетают обратно. Прошло почти две недели с той бесполезной засады, а отца я в Токио так и не нашел. Может, он сейчас в каком-нибудь отдаленном пригороде, а может, читает спортивную хронику за соседним столиком. Лао-Цзы сидит через две табуретки от меня, погрузившись в свою идиотскую игру.
– Привет.
Официантка с самой прекрасной шеей держит в руках кофейник.
– Налить?
– Боюсь, у меня больше нет денег.
– За счет заведения. В качестве оплаты за охранные услуги.
– Тогда с удовольствием. Спасибо.
Она наливает. Я смотрю. Потом она спрашивает:
– Как ваша голова?
Опершись на локоть, закрываю рукой горло, чтобы она не увидела засос.
– Прекрасно.
– Еще что-нибудь?
– Что – что-нибудь?
– Еще одну булочку? За мой счет.
– Чего я действительно хочу, если вы, э-э, не против,– боль придает мне храбрости, о которой я при обычных обстоятельствах и мечтать бы не мог,– так это узнать, как вас зовут.
Ее сдержанная улыбка на секунду запаздывает.
– Аи Имадзё.
– Какое классное имя.
– А вас?
– Эйдзи Миякэ.
Не такое классное.
– Эйдзи Миякэ,– произносит Аи Имадзё, и я чувствую себя намного, намного лучше.
Она изучает шишку у меня на лбу.
– Наверное, это ужасно больно, когда бьешь кого-нибудь головой?
– Нет, если умеешь это делать. Я так думаю.
– Значит, у вас нет привычки каждый день раздавать удары головой направо и налево?
– Это был мой первый удар головой.
– Историческое событие.
На перекрестке загорается зеленый, и поток машин с жужжанием устремляется в туманную дымку.
– Где еще я вас видела, Эйдзи Миякэ?
– В тот день, когда была гроза. Две недели назад. Вы решили, что я – ну, в общем, так оно и было,– подслушиваю ваш телефонный разговор. В конце вашей смены. Я просидел здесь часа два.