Сон о золотых рыбках

Марченко Владимир Борисович

– Нас высадили на другую осень. Только ниже по течению. Всех своих похоронил. Назло тебе, думал, выживу. Не помру. Тиф начался.

– Чем ты провинился перед новой властью? Вроде со всеми ручкался. Председателя сельсовета самосидкой поил. Казёнкой потчевал. Всё высматривал и докладывал. Как же тебя не пощадили? Верным псом служил. Девчатам пошил красные косынки.

Старик провёл по лицу ладонью, словно хотел стереть прошлые события, запахнул куртку-штормовку.

– На Пасху ходили по дворам единоличников,

которые из кожи лезли, чтобы заплатить налоги и не вступать в колхоз. Как ты, Василий. А вас так жали, что камень бы заплакал.

– Так и ты в сторонке не стоял…

– Все видели, как лодыри и крикуны забрались в колхозы, заняли должности бригадиров и заведующих складами, как из них, из складов тянут по себе имущество раскулаченных. На каждой улице было по колхозу организовано. Маленько и выпил тогда, а сказал (у пожарного сарая несколько человек было) что-то вроде того мол, когда клопы насосутся крови. Ходили активисты по дворам, стучали ручками наганов в ворота, требовали водки, отнимали куличи и крашеные яйца. Через месяц украли с локомобиля пас – приводной ремень. Ребятишки перед моими воротами играли куском ремня. Писарь заходил за самогонкой, увидел его, арестовали меня, обыск делали. Показали, что это я украл пас, – старик замолчал, вороша угли костра. – Умчались мои рысаки, осталась вот эта лодка да крестики у берёзовой рощи. Ты приехал на Алтай с отцом на вольные земли, заняли хорошие наделы, а нам с тятей достались солонец и песок. Весь век мантулил, чтобы вырваться из нужды, чтобы хозяином стать, чтобы на виду быть.

– И стал. Первым богачом был. Сундуки набивал. Говорили, что тебя мобилизовал Колчак. А я не верил. Сам ты пошёл, добровольно, чтобы не пограбили твоё гнездо, не разорили сусеки. Стали красные жать на ваших, так ты переметнулся. Понял – не устоять Колчаку. А ведь возами возил ночью. Куда прятал? В какие подземелья? – старик снял шляпу, принялся махать её над углями.

– А что ты вывоевал? Четырёх парней твоих белые порешили. Трое имели семьи. На твоих руках остались внуки и снохи. Осенью белые взяли тебя проводником, чтоб ты коротким путём провёл в обход озера, а на перешейке отряд был Жарикова – твоего кума. Белые к Волчихе рвались, где были госпиталя и мастерские у красных.

– А ты с Рубцовки патроны в обозе возил?

– Заставили. Куда деваться. Завёл ты полк в болото. Вот тебя и поставили к амбару. Как ты из могилы вылез? Как? Василий Васильевич?

– Назло всем смертям и тебе.

– Это мне нужно на тебя зуб иметь. Евдокию увёз у меня.

– Она сама ушла, – равнодушно проговорил бородатый.

– Ты мне скажи, зачем ты ездил в Колпашево? Зачем на войну просился? Пенсию большую тебе дали? Палец один на руке остался. Остальные собес – не даёт. На комиссии кажин год заставляют ездить. Не доверяют своим глазам. Вдруг у тебя пальцы-то отрастут.

Боятся. – Старик в штормовке рассмеялся ехидным смешком.

– Ты ждал, когда Гитлер нас повоюет. Надеялся, что стопчут танками Россию. Я не дал им топтать.

– Что тебе эта власть? Что ты за неё вцепился? Всё вернётся на старое. Погоди чуток. Эта власть сама себя съест. Помяни моё слово. Я вижу, как новые бояре шикарно живут.

– Не власть меня сослала сюда, а такие, как ты людишки-блудишки. После гражданской войны я с сыном и старшим внуком хорошо развернулся.

– Вас и драли налогами, как сидоровых коз.

– А сколько я хлеба сдавал. За десятерых. Я страну кормил, а ты в серединку ладил забраться, как таракан в щелку. Мои внуки чужой хлеб не ели. Не придуривались, чтобы им семена вырешили из общественного фонда. Никому никогда плохого не делал? так? …Правильно. Со мной в борозде не поспишь. Бедные – тоже разные. Ты же отлично работать, но не хотел. Саботировал. Это сейчас даром деньги платят. На одном месте развалит работу руководитель, его на другое – переставляют. Там он пропьёт с дружками прибыль, его в другой район пошлют.

– И тебе не нравится эта власть. Тебя бы поставили. Да? Бодливой корове Бог рог не даёт.

– Твой отец тебе говорил, что пахать и жить надо прямо. Вильнёшь только раз, а на всё твоё поле кривулина будет. Так-то, Терентий Фёдорович, Смотри, туман разнесло.

– Я твой адрес оставил соседке, чтоб телеграмму дала, если что. Скоро призовут архангелы. Тут вот стерлядка, тут сорожки копчёные. Варенье брусничное. Обедать будешь, так картоха и грузди сгодятся. Любил ты их по молодости. Помню.

Старики загасил свой огонёк, поглядели друг на друга, виновато склонили подрагивающие головы. Увидев плывущее мимо большое дерево, неестественно замерли. Листья плывущей берёзы были зелёными и едва шевелились под ветром.

– На Пасху приезжай…

– Бог даст… – часто заморгал бородатый. – Знаешь, чего я войну боялся? Не смерти. Боялся, тебя не застану на этом берегу. С детства друзьями были.

– Зажились мы с тобой. Прости меня, – старик опустил голову, начал вытирать пальцами глаза.

– Прости и ты меня, Терёша.

* * *

Наш теплоход увёз нас в другой мир. Покинули свой берег, отправившись к другим берегам. В военкомате нам с Василием дадут заполнять разные бланки, но мы решим сначала проверить своё здоровье.

… Танкистом не стану. Медицинская комиссия сочтёт малопригодным, чтобы учиться на военного. Ехать в Тюмень в одиночку Вася не захочет. Через год мы обменяемся фотографиями. На нас будет солдатская форма, а в петлицах – одинаковые войсковые эмблемы.