Сон после полуночи

Санин Евгений Георгиевич

Он хотел спросить, кто из друзей составит ему компанию, но в этот момент раздался пронзительный свист клепсидры, и стрелка водяных часов, сработанных хитроумными александрийскими мастерами, коснулась золоченной риски.

Остров посреди Тибра, куда вывозили старых и больных рабов, где они умирали от голода.

 Пирр – эпирский царь, произнесший после одной из своих побед знаменитые слова:

«Еще одна такая победа – и мы окажемся разбитыми!».

Привратник, стоявший до этого в полной неподвижности и походивший своим отсутствующим

видом на одну из многочисленных статуй, стряхнул с себя оцепенение.

С трудом дождавшись, пока в залу войдут и разместятся за императорским помостом германцы-телохранители, он торжественно взмахнул тростью.

Прием начался.

– Луций Кальпурний Пизон!
– громкогласно объявил номенклатор.

Раб-новичок боязливо приподнял дверную занавесь над первым посетителем. И друзья Клавдия - одни с плохо скрываемым нетерпением, другие со страхом - увидели, как в залу вошел и, старчески шаркая подошвами сандалий по мозаичному полу, направился к императорскому помосту седой, сгорбленный сенатор.

Глава V

ДАМОКЛОВ МЕЧ

– Если это тот самый человек, о котором нас предупреж дал Вителлий, мы пропали!
– отходя на приличествующее другу цезаря расстояние, с горечью заметил Нарцисс.
– Полибия еще нет во дворце, иначе привратник давно бы уже известил меня об этом.

– Мой должник снимает комнату в такой глуши, что Полибий наверняка еще только на полпути к нему!
– вздохнул Каллист и, назвав один из самых отдаленных кварталов Рима, неожиданно признался: - К тому же его может просто не оказаться дома...

– Как!
– заволновались пораженные эллины.

– Ты с ума сошел!

Лишь Паллант продолжал стоять молча. Казалось, слова Каллиста не произвели на него ни малейшего впечатления. Внимательно вглядываясь в первого посетителя, он силился вспомнить что-то очень важное.

– Ты понимаешь, что говоришь?
– между тем шипел, наседая па Каллиста Нарцисс. – Как это не оказаться дома?!

– Ну, мало ли какие дела могут быть у свободного человека - шепотом оправдывался вольноотпущенник.
– Может, он отправился просить у кого-нибудь в долг или, наоборот, прячется от кредиторов. А может, просто бродит по улицам, чтобы не слышать, как орут на весь дом голодные дети...

– Тс-с! – остановил его Паллант, поймав, наконец, упорно ускользавшую от него мысль. – А ведь мы, кажется, спасены!

– Ты уверен? – обрадовано воскликнул Гарпократ.

– Да, – кивнул Паллант. – Правда, до следующего посетителя. А при этом, - показал он глазами на остановившегося перед помостом Пизона, - можете придержать в кошельках оболы, которые вы уже, конечно, мысленно пообещали Харону!

– Паллант, здесь не портик для философских бесед, и ты не Зенон! – укоризненно напомнил Каллист.
– Говори толком !

Пожалуйста!
– слегка обиделся вольноотпущенник.
– Не знаю, кто именно должен прийти на этот

прием с ножницами Атропы, но во всяком случае, не Пизон! Еще при Калигуле Афер написал донос на его сына, что тот якобы принимал участие в заговоре против Германика, и старик даже под пыткой не пошел бы на сговор со своим злейшим врагом!

– Теперь и я начинаю припоминать этого Пизона!
– сощурился Каллист.
– Калигула хотел бросить его сына к зверям, но в последнюю минуту сообразил, что тот не мог отравить его отца, так как в то время еще не появился на свет, и отправил в ссылку.

– Откуда его из-за страха перед Афером до сих пор не торопятся возвращать отцы-сенаторы!
– кивнул Паллант.
– Потому-то Пизон и здесь. Он записался на прием, чтобы лично просить цезаря за своего сына.

И он не ошибся.

Клавдий, поцеловав равного себе по высшему сословию посетителя, вновь опустился в кресло. Пизон стоял перед ним склонив седую голову, наконец дрожащим голосом сказал:

– Цезарь! Прикажи вернуть мне сына...

– Что?
– нахмурился Клавдий, не любивший, когда к нему обращались с просьбами, превышавшими его законные полномочия. В такие минуты он особенно ясно осознавал всю пропасть между собой и предшественниками - волевыми, решительными цезарями, которые одним движением пальца умели решать дела, подвластные только сенату.

Харон - перевозчик душ умерших в подземное царство, для которого платой служила мелкая монета - обол, (древние греки, согласно обычаю, клали его за щеку покойному).

Атропа - одна из трех богинь человеческой судьбы, перерезающая ножницами нить человеческой жизни.

– Моего Гнея!..
– умоляюще повторил сенатор, бросая полный ненависти и презрения взгляд на Афера, беседующего с Силаном. – Которого, по гнусному навету одного из твоих теперешних друзей отправил в вечную ссылку Калигула.

– Вот видишь - ссылку, да еще и вечную!
– покачал головой Клавдий, от которого не укрылся ни взгляд старика, ни замешательство Афера, и задумался.

– Гляди, как заговорил этот Пизон!
– воспользовавшись паузой, шепнул Палланту Каллист.
– Давно ли он целый час лежал в зверином навозе, уговаривая Калигулу, чтобы его сына не бросили в клетку ко львам? А теперь стал каким смелым!

– Чего ему бояться на пороге могилы?
– заступился за сенатора Паллант.
– Страшнее смерти - только смерть!

– Не скажи!
– возразил Каллист.
– Калигулу боялись как молодые и здоровые, так и доживающие свой век. И неизвестно, кто больше! Ведь одно дело, чтобы тебя мертвого занесли на погребальный костер, и совсем другое - живого, по приказу цезаря!

Это Клавдий разбаловал отцов-сенаторов. Обнимает, целует всех без разбора. То ли было раньше!.. – сожалея о минувших временах, вздохнул он.
– Помнишь, Калигула целовал только избранных, а всем остальным - трибуны то были или даже консулы – протягивал руку, а то и ногу. .