Сон разума
Шрифт:
Не было той пропасти, что лежала между ними еще час назад, – она истаяла, исчезла, будто ее растопило тепло от нехитрого очага…
– Я пойду с тобой… – тихо сказала Лана. – Если мои учителя живы, то их содержат там же, куда увезли твой корабль.
– Ты больше не веришь в неприступность центрального Храма? – негромко спросил Андрей.
– Я росла там и знаю, что он неприступен… – произнесла она. – Но жить без ответа на вопросы еще мучительнее…
– Ты говоришь, что завтра пойдет снег, – напомнил Андрей, медленно перебирая ее пальцы.
– Все указывает на это, – ответила Лана, теснее прижимаясь к нему.
– Но
– Мы ничего не можем сделать сейчас, – тихо, но настойчиво повторила Лана. – Храмовники ждут внизу, они постоянно настороже, и проскользнуть мимо них будет невозможно. Очень просто умереть… – внезапно добавила она. – Труднее жить и ждать. – Ее глаза при мысли о плененных Учителях потемнели. – К храмовникам в плен редко попадают существа, владеющие истинным знанием, – пояснила Лана. – Их не убьют – храмовники будут искать способ заполучить информацию, но им не удастся этого сделать легко и быстро. Я росла в Храме и знаю, что узники томятся там годами. Это вне стен Храмов их воины кичатся своей техникой и кричат, что им не нужны древние истины. На самом деле они жаждут тех знаний, что по глупости отвергли до начала войны. Поэтому они будут терпеливы и бережны с членами Круга – их станут склонять к сотрудничеству…
Андрей молча выслушал ее. Слова Ланы показались ему здравыми, но он не привык уповать на мудрость и терпеливость тех людей, кто уже наглядно продемонстрировал ему свою жестокость и бескомпромиссность.
Нужно уходить завтра утром… – думал он. – Выспимся, соберемся и отправимся вниз. Если действовать осторожно, то заслоны храмовников можно пройти, тем более что с нами будет Ромель…
Эти мысли успокоили его. У Андрея накопились свои вопросы к загадочным существам, которые перевернули его жизнь, вторгшись в сознание Кречетова той памятной ночью. Он знал, что не успокоится, пока не встретится с ними.
Огонь догорал, но им не хотелось вставать, нарушая возникшую близость, проще было теснее прижаться друг к другу, впитывая тепло согревшихся тел.
За толстыми стенами, завывая, дул ветер, и мрачные тучи затягивали небо, прорываясь через заслон горных хребтов, но это буйство стихии наблюдал лишь Ромель, удобно устроившийся меж каменных зубцов.
Ему действительно было хорошо – он радовался своей новой жизни и не хотел мешать двум живым людям, которые с таким трудом нашли дорожку друг к другу…
Утром, когда Лана еще спала, Андрей открыл глаза.
Огонь в камине давно погас, и стены их убежища источали холод.
Укрыв Ланиту, он оделся и поднялся на площадку бастиона.
Шел снег. Ветер стих, и все обозримое пространство от низкого неба до близкой земли затягивала сплошная пелена медленно кружащихся белоснежных хлопьев.
Сделав шаг, он утонул по щиколотку в выпавшем за ночь снегу и понял: Лана была права – вольно или невольно им придется остаться тут, чтобы переждать период зимней непогоды.
Нельзя сказать, что он был удручен этим, – после того, что произошло между ним и Ланой, жизнь этим утром представлялась в немного ином свете. Одного Андрей не знал: как тяжела окажется для них эта вынужденная
Часть 4. РАЗОРВАННЫЙ КРУГ
Глава 11
Первый Мир.
Три месяца спустя…
Прошла зима, и первые талые ручьи уже сбежали с гор, орошая растительность долин, пробуждая ее к новому циклу сезонной жизни. Размытый по краям диск энергетического сгустка с каждым днем посылал все больше тепла, и горные склоны зазеленели, хотя по утрам еще чувствовались легкие заморозки.
Три существа продвигались этим теплым весенним днем по старой логрианской дороге, что вела от плоскогорий к зеленеющим внизу долинам. Два человека и скользящая вслед им энергетическая сущность шли открыто, потому что вокруг на десятки километров не было никого, кроме дикой, просыпающейся после зимы природы.
До ближайшего Храма лежали сотни километров пути, а люди, наученные горьким опытом, больше не селились в предгорьях, зная, что воинствующие храмовники уничтожат любое поселение, стихийно возникшее около запретных мест.
Лана и Андрей двигались спокойным, размеренным шагом – после долгой и трудной зимовки в горах оба заметно похудели, но выглядели гораздо лучше, чем в первые дни после встречи. Их раны окончательно затянулись, уже не напоминая о себе, да и разум обоих вырвался из стесняющих обстоятельств. Для Ланы это были тяжкие воспоминания, связанные с потерей наставников и внезапными, обрывочными образами прошлого, с которыми она попросту смирилась, принимая их к сведению, но уже не пытаясь мучительно восстановить некое утерянное «я», от которого в ее душе остались лишь эти тревожащие обрывки образов, мыслей и чувств.
Андрей также сумел преодолеть свой собственный кризис – в этом ему помогли те трудности и лишения, которые преподнесла суровая зима, – в заботах летело время, а разум постепенно свыкался с новой реальностью, исподволь начиная воспринимать большинство явлений Первого Мира за данность.
Однако это не означало, что они оба напрочь забыли, откинули прошлое и превратились в рядовых обитателей затерянной в глубинах аномалии космоса планеты. Нет. Далекой осенней порой, когда отряды храмовников, откатившиеся от стен цитадели, окончательно потеряли их из вида, им пришлось смириться с силой обстоятельств, – не оправившиеся от ран, изможденные морально и физически, слабо знавшие друг друга и запутавшиеся в странных явлениях, они не могли снова ринуться в гущу событий – такой шаг для обоих был равносилен самоубийству…
Теперь все обстояло иначе, и они с первыми признаками наступающей весны покинули укрывшую их цитадель, чтобы выйти навстречу своей судьбе, действуя уже не по слепой воле обстоятельств, а осознанно и целеустремленно.
… Миновав последние горные отроги, они вышли к пологим зеленеющим склонам, и теперь настала пора свернуть с проторенных в древности дорог: с каждым новым днем небо, обычно хмурое, облачное, постепенно прояснялось, да и высота уже была не та, чтобы не опасаться вертолетов храмовников, которые с улучшением погоды могли в любой день возобновить патрульные полеты над территориями, объявленными Храмом запретными для любых посещений.