Сон «Святого Петра»

Черкашин Николай Андреевич

— У меня к тебе и к Штабу одна-единственная просьба. Пусть с дачи брата из Фороса пришлют мне мои приборы и установку. И еще — не в службу, а в дружбу: выпиши сюда Наденьку…

Темно-красные корпуса судоремонтного завода походили на тюремные равелины, которые только что покинул Михайлов. Бабы, стоя на шатких лесах, шкрябками обдирали ракушки с бортов поднятого на клети эсминца. Их лица были замотаны платками до глаз. Неприязненными взглядами провожали они фигуры офицеров в белоснежных фуражках и щеголеватых кителях.

У

причальной стенки стояла ржавая подводная лодка. На корме полоскался андреевский флаг. В носу тускло отливали медные литеры славянской вязи: «Сирена».

— Эй, на «Сирене», — окликнул Михайлов вылезшего на палубу замызганного матроса. — Где у вас старший офицер?

— Так что третьего дня застрелимшись… — нехотя ответил матрос и тут же скрылся в люке. В руках он держал странный полосатый сверток. Старший лейтенант ловко пронырнул узкую стальную шахту и очутился в центральном посту. Здесь три полуголых матроса азартно резались в карты. Один из них, вислоусый крепыш, встал и заслонил широченной спиной товарищей по игре. Голая грудь его была изукрашена замысловатой японской татуировкой. Перебитый нос придавал ему вид свирепый и отчаянный.

— Кондуктор Деточка, — вальяжно представился крепыш. — Боцман этого парохода.

— Где офицеры?

— А хто хде. Ремонт…

— Почему картеж?! Кто этот голый? — кивнул Михайлов на матроса, прикрывавшего срам бескозыркой.

— О тот? — уточнил боцман. — Та проигравься на всю одежду… Нательный крест на кон поставил. Отыграться хочет. Нас, ваше благородие, тут как кутят в лукошко собрали. Мол, топить, так всех разом… Штрахвованные мы.

— Тебя за что?

— Та перекрыл кислород одному гаду, чтоб до чужих баб не лез…

— Тебя? — ткнул пальцем Михайлов в матроса, так и не выпустившего из рук карты.

— За дерзостные речи против начальства.

— Тебя? — старлейт перевел взгляд на проигравшегося.

— Юнкер флота Покровский, ваше благородие. Списан на «Сирену» за дуэльный поединок.

— Из студентов?

— Так точно. Петроградский политехнический.

— Очень хорошо. Оденьтесь. Ваш долг я выплачу из своего жалованья. Боцман, на моем корабле карты будут только штурманские. Увижу кого с колодой — вздерну на перископе!

Михайлов перелез в носовой отсек. Брови его поднялись к козырьку фуражки. На запасных торпедах лежал распе-ленутый младенец и верещал, дрыгая ножками.

— Эт-то что такое?

— Так что младенец мужеского полу, вашсокродь! — обескураженно развел руками длинный худой матрос, которого Михайлов уже видел на палубе. — Тут бабье с утра работало… Нашли вот в боцманской выгородке. Подкидыш, значит.

— Чей грех? — поинтересовался командир, стараясь быть спокойным.

Матросы захмыкали, пряча глаза.

— Царя морского, — один за всех ответил боцман, пытаясь завернуть ребенка в чистую тельняшку. — Вот тут и записка при ём. Мамаша, черти б ее колыхали,

просит, чтобы крестили Павлом и сделали, значит, из него доброго моряка.

— Младенца в сиротский приют! — распорядился Михайлов. Потом передумал. — Отставить в приют. Свезешь, — кивнул он кучерявому матросу, — как тебя?!

— Нефедов, вашсокродь.

— На вот тебе «синенькую»… Свезешь в Форос на дачу приват-доцента Михайлова. Я ему записку напишу.

— Слушаюсь, вашсокродь! — радостно гаркнул Нефедов.

Юнкер флота Покровский, миловидный интеллигентный юноша, помогал Михайлову монтировать в центральном посту «Сирены» сложную установку, напоминавшую орган с причудливо перевитыми трубами.

— Иерозвуки издает не только штормовое море, — объяснял изобретатель своему помощнику, — но и все работающие машины. Шум судовых винтов в воде можно услышать, ну, скажем, за три мили. А иерозвуки, рождаемые вибрацией корпуса, слышны за сотни миль. Значит, корабли противника можно обнаруживать еще до того, как над горизонтом покажутся их дымы… Вот этому я и буду вас учить.

— Ваше благородие…

— В неслужебное время я для вас Николай Николаевич.

— Николай Николаевич, можно ли искусственно генерировать иерозвуки? Не дожидаясь, когда разволнуется море…

— Можно. Над этим я как раз и бьюсь. Кое-что уже удалось…

— Но если удастся создать достаточно мощный иерогеператор, то… То человечество обретет могучее оружие, эдакий меч-кладенец… — развивал свою мысль Покровский.

— Да, в убийственной силе иерозвука я уже имел несчастье убедиться, — вздохнул Михайлов. — Как выяснилось он может остановить сердце, разрушить клетки головного мозга.

— Представляете, в сторону вражеской, армии направляется мощная иероволна, у всех вражеских солдат разом останавливаются сердца. Полки, дивизии, корпуса падают замертво. Не нужны пулеметы, орудия, аэропланы!

— И когда человечество осознает гибельность такого оружия, то все войны изживут себя. На земле настанет вечный мир… Что это у вас за проводок над головой?

Покровский дернул за свисавший с подволока проводок, и на штурманский столик свалилась огромная корабельная крыса, которая тут же шмыгнула под ближайший трубопровод.

— Черт, какая мерзость! — возмутился Михайлов. —

И много тут этой дряни?

— Хватает, — невозмутимо сообщил боцман Деточка. — Не лодка, плавзверинец. В ремонте стоим. Набежали хвостатые. Житья от проклятущих нет. Никаким их ладаном не выкуришь… _:

— Выкурим, — пообещал Михайлов. — Достаньте мне завтра духовую трубу из оркестра. Корнет-а-пистон…

— Слушаю-с! Медную музыку страсть как обожаю!

…В раструб духового инструмента командир «Сирены» вставил небольшое приспособление вроде сурдинки, поднес мундштук к губам и проиграл беззвучный пассаж. Потом вызвал боцмана и приказал: