Сон в красном тереме. Т. 2. Гл. XLI – LXXX.
Шрифт:
– Вон отсюда! – закричала госпожа Син, вырывая меч из рук Цзя Ляня.
Но тот кривлялся и нес всякий вздор.
– Я знаю, нас, женщин, ты ни во что не ставишь! – закричала матушка Цзя. – Сейчас позовем отца! Быть может, его ты послушаешь!
Цзя Лянь бросился вон. Он был так разгневан, что домой не пошел, а отправился ночевать к себе в кабинет.
Госпожи Син и Ван стали успокаивать Фэнцзе, а матушка Цзя сказала:
– Ну что за важность! Он еще молод и блудлив, словно кот. Разве его удержишь? Кто в молодости не ошибается? Это я виновата! Позволила Фэнцзе выпить лишнего, а у нее вспыхнула ревность!
Все засмеялись.
– Не
– Пинъэр ни при чем! – вступилась за служанку госпожа Ю. – Просто Фэнцзе выместила на ней свою злость! Муж с женой ссорятся, а гнев на Пинъэр срывают. Конечно, ей обидно! Так что вы зря ее ругаете, почтенная госпожа!
– Пожалуй, ты права, – согласилась матушка Цзя. – Эта девочка не похожа на потаскушку! Жаль, что Фэнцзе ее обидела! Пойди скажи Пинъэр, – обратилась она к Хупо, – что завтра же я велю ее господину и госпоже просить у нее прощения. А нынче не хочу портить Фэнцзе праздник.
Ли Вань увела плачущую Пинъэр в сад Роскошных зрелищ.
Бедняжка слова не могла вымолвить, захлебываясь слезами.
– Ты умная девушка, – принялась утешать ее Баочай. – Вспомни, как добра к тебе госпожа! Ну, а сегодня она выпила лишнего и на тебе сорвала свой гнев! Не рассердись она, ее сочли бы лицемеркой и стали смеяться.
В это время пришла Хупо и передала приказание матушки Цзя. Пинъэр просияла от радости.
Баочай между тем, отдохнув немного, решила прогуляться и навестить матушку Цзя и Фэнцзе. Как только она ушла, Баоюй пригласил Пинъэр во двор Наслаждения пурпуром.
– Я сразу хотела позвать тебя к нам, – обрадовалась Сижэнь, – но госпожа Ли Вань и барышни тебя увели.
– Спасибо тебе, – улыбаясь, промолвила Пинъэр и добавила: – Ты только подумай, как незаслуженно меня оскорбили!
– Но ведь госпожа Фэнцзе всегда к тебе хорошо относилась, – возразила Сижэнь. – А тут на нее нашло. С кем не бывает?
– О госпоже я не говорю, – ответила Пинъэр. – Но с какой стати эта потаскушка сделала из меня посмешище, а наш глупый господин поколотил!
Снова по лицу Пинъэр покатились слезы.
– Дорогая сестра, не расстраивайся, – стал утешать ее Баоюй, – я за них обоих прошу у тебя прощения.
– Вы-то совсем ни при чем, – промолвила Пинъэр.
– Мы, братья и сестры, единое целое, – возразил Баоюй. – Потому друг за друга в ответе… Как жаль, что ты испачкала свое новое платье! – вдруг вскричал он, желая отвлечь Пинъэр от этого разговора. – Надень пока платье сестры Сижэнь, а мы с твоего смоем пятна и хорошенько прогладим. Да и причесаться тебе не мешает.
Баоюй велел принести воды и согреть утюг.
Пинъэр давно слышала, что Баоюй ласков и обходителен с девушками. Баоюй же досадовал, что не может сблизиться с Пинъэр – она была наложницей Цзя Ляня и доверенной служанкой Фэнцзе.
Тем временем Сижэнь открыла сундук, вытащила два почти новых платья и отдала Пинъэр. Та стала умываться.
Баоюй стоял рядом и говорил, улыбаясь:
– Тебе, сестра, еще надо нарумяниться и припудриться, тогда ничего не будет заметно. Ведь у твоей госпожи сегодня торжественный день. Кроме того, старая госпожа присылала служанку тебя утешить.
Пинъэр сочла совет Баоюя разумным, но никак не могла найти пудру. Тогда Баоюй подбежал к туалетному
– Здесь есть пудра из цветов жасмина с добавлением благовоний.
Пинъэр взяла тюбик с бледно-розовой пудрой, высыпала немного на ладонь и потерла щеку. Пудра и в самом деле была отменной – нежной и мягкой, она ложилась ровным слоем и освежала лицо. В другом тюбике оказалась розовая паста. Это были румяна.
16
Сюань-дэ – девиз правления минского императора Сюань-цзуна (1426—1435). Фарфоровые вазы, изготовлявшиеся в это время, высоко ценились в Китае.
– Таких румян в лавке не купишь, – сказал Баоюй. – Там они какого-то тусклого, грязного цвета. Эти же сделаны из эссенции лучших румян. Ее развели в воде, дали отстояться, затем сварили на пару из росы, собранной с цветов. Одной капельки этих румян на кончике шпильки достаточно, чтобы накрасить губы; а если добавить чуть-чуть воды и растереть на ладони, то второй каплей можно нарумянить лицо.
Пинъэр сделала все, как сказал Баоюй. Румяна и в самом деле были свежие и ароматные – лицо благоухало. После этого Баоюй взял нож, каким обычно срезают стебли бамбука, срезал цветок осенней душистой кумарунии, только что распустившийся в вазе, и приколол к волосам Пинъэр. В этот момент Ли Вань прислала служанку сказать Пинъэр, что ее зовет госпожа.
Баоюй был раздосадован. Он давно ждал случая сделать Пинъэр что-нибудь приятное. Ему нравилось, что девушка умна и хороша собой, не в пример иным служанкам, настоящим тупицам. К тому же день рождения Фэнцзе совпадал с днем рождения Цзиньчуань, не так давно покончившей с собой. Воспоминания о ней омрачали радость Баоюя и весь день не давали покоя. А тут еще скандал между Фэнцзе и Цзя Лянем. И все же радость встречи с Пинъэр развеяла печаль Баоюя. Он прилег и предался размышлениям. Цзя Лянь, думал он, груб с женщинами, ему бы только заниматься распутством. А Пинъэр – круглая сирота, некому за нее заступиться, даже братьев и сестер нет, вот и приходится ей все терпеть от господ – Цзя Ляня и Фэнцзе. Как же она несчастна! Тут Баоюй еще больше расстроился, встал с кровати, взял платье Пинъэр, погладил и аккуратно сложил. Мокрый от слез платочек Пинъэр он сполоснул и повесил сушить. В его душе смешались радость с печалью. Он отправился в деревушку Благоухающего риса, поболтал с Ли Вань и ушел, когда настало время зажигать лампы.
Ночь Пинъэр провела у Ли Вань, а Фэнцзе у матушки Цзя. Вернувшись домой поздно вечером, Цзя Лянь никого не застал, но идти за женой постеснялся. Утром, проснувшись, он вспомнил о ссоре и его охватило раскаяние.
В это время к нему пришла госпожа Син звать его к матушке Цзя. Цзя Ляню стыдно было показаться ей на глаза, но ничего не поделаешь, пришлось идти. Представ перед старой госпожой, Цзя Лянь опустился на колени.
– Ну, что скажешь? – строго спросила матушка Цзя.
– Умоляю, простите меня! – с трудом вымолвил Цзя Лянь. – Я вчера выпил лишнего и, сам того не желая, причинил вам беспокойство.