Сон в красном тереме. Т. 3. Гл. LXXXI – СХХ.

Цао Сюэцинь

– Вот ты говоришь о поведении человека, о древних мудрецах, а они учили: «Не теряй чувств, данных тебе от рождения». Но у новорожденного нет ни ума, ни знаний, он не жаден, не завистлив. А мы, словно в тине, с детства погрязли в жадности, тупости, обезумели от любви. Как уйти от всего этого? От мирской суеты? Только сейчас я понял смысл изречения древних: «Жизнь проходит в разлуках и встречах». Но о нем позабыли. А уж если говорить о поведении человека, то никого нельзя сравнить с новорожденным!

– Но под врожденными чувствами, – возразила Баочай, – древние мудрецы подразумевали верность долгу и сыновнее послушание, а вовсе не стремление бежать от

мира. Яо, Шунь, Юй, Чэн Тан, Чжоу-гун и Кун-цзы всегда стремились помочь народу и спасти его от страданий, поэтому, говоря о врожденных чувствах, они имели в виду «нетерпимость к жестокости». Если же истолковать это выражение, как толкуешь его ты, выходит, что мудрецы поощряли уход от общества и семьи! Но ведь это не соответствует истине!

– Яо и Шунь никогда не принуждали Чао Фу и Сюй Ю делать то-то и то-то, а У-ван и Чжоу-гун не заставляли Бо И и Шу Ци поступать так-то и так-то, – начал было Баоюй, но Баочай его перебила:

– Почему же тогда мудрецами считают Яо, Шуня, Чжоу-гуна и Кун-цзы, а не Чао Фу, Сюй Ю, Бо И или Шу Ци? Бо И и Шу Ци жили в конце правления династии Шан-Инь, терпели лишения и потому бежали из родных краев. А мы живем при самом мудром и просвещенном правителе, деды наши одевались в парчу, ели самые изысканные яства, с самого рождения тебя любили все – и бабушка, и мать, и отец. Вспомни об этом и подумай о том, что говоришь!

Вместо ответа Баоюй рассмеялся.

– Тебе больше нечего возразить, – сказала Баочай. – Хорошенько подумай над моими словами и усердно готовься к экзаменам, если хочешь завоевать первое место. Пусть даже ты на этом и остановишься, все равно можно будет считать, что ты не зря пользовался добродетелями предков и милостями Неба!

– Быть первым?! – со вздохом произнес Баоюй. – Это нетрудно. И вообще «на этом и остановишься», «не зря пользовался» – это все мне подходит. Я и сам так думаю.

Баочай хотела ответить, но в разговор вмешалась Сижэнь:

– Вторая госпожа, я ни слова не поняла из того, что вы говорили о древних мудрецах. С малых лет я прислуживаю второму господину Баоюю. Немало он мне доставил волнений. Заботиться о нем я, конечно, должна, но ему надо бы это ценить. И к вам относиться с благодарностью, хотя бы за то, что вы так почтительны к его родителям. А небожителей и святых, по-моему, просто придумали. Разве видел их кто-нибудь? Кто может, к примеру, знать, откуда явился хэшан, который второму господину Баоюю голову заморочил? Второй господин, ведь вы человек ученый! Неужели верите этому безумному монаху больше, чем отцу с матерью?

Баоюй опустил голову и молчал. В это время кто-то спросил, подойдя к окну:

– Второй дядюшка дома?

– Входи, входи! – отозвался Баоюй, узнав голос Цзя Ланя, и поднялся ему навстречу.

Цзя Лань вошел, широко улыбаясь, справился о здоровье Баоюя, поздоровался с Сижэнь и подал Баоюю письмо.

– Значит, приезжает твоя третья тетя Таньчунь? – спросил Баоюй, пробежав глазами письмо.

– Приедет, раз дедушка пишет, – отвечал Цзя Лань.

Баоюй кивнул, но мысли его были далеко.

– Вы все прочли? – спросил Цзя Лань. – Дедушка наказывает нам хорошенько учиться! А вы, дядюшка, наверное, совсем перестали писать сочинения?

– Наоборот! Как раз собираюсь написать несколько сочинений, чтобы набить руку, – усмехнулся Баоюй, – и чтобы думали, будто я преуспел в учебе.

– В таком случае предложите несколько тем для сочинений, – сказал Цзя Лань, – я буду писать вместе с вами, ведь мне тоже придется сдавать экзамены. И если я сдам чистый лист,

будут смеяться не только надо мной, но и над вами!

– С тобой такого не случится! – уверенно произнес Баоюй.

Дождавшись приглашения, Цзя Лань сел против Баоюя, и они стали оживленно обсуждать предстоящие сочинения.

Чтобы не мешать им, Баочай ушла в другую комнату, думая про себя: «Баоюй, похоже, прозрел. Не пойму только, к чему это он сказал, что мои слова ему подходят».

Снова Баочай охватили сомнения. Зато Сижэнь, слушая, с каким увлечением Баоюй рассуждает о предстоящих экзаменах, радовалась в душе.

«Амитаба! Наконец-то заговорил о „Четверокнижии“, – думала она, – а это книга серьезная».

Пока Баоюй с Цзя Ланем рассуждали о сочинениях, Инъэр принесла чай. Цзя Лань взял чашку, завел речь о порядке сдачи экзаменов и рассказал, что пригласил Чжэнь Баоюя сдавать экзамены вместе с ними, чем очень порадовал Баоюя.

После ухода Цзя Ланя Баоюй отдал письмо Шэюэ, чтобы спрятала. Затем убрал книгу «Чжуан-цзы», позвал служанок и велел им унести и спрятать «Цаньтунци», «Юаньминбао», «Удэнхуэйюань» [84] и другие книги, которыми прежде увлекался.

84

«Цаньтунци» – священная книга, в первой части которой говорится о способах приготовления пилюль бессмертия, во второй – излагаются принципы буддийского учения; «Юаньминбао» – гадательная книга, написанная в ханьскую эпоху и впоследствии чтимая даосами как «святое писание»; «Удэнхуэйюань» – одна из священных книг буддистов. В ней описываются различные течения буддийской веры.

Баочай с удивлением произнесла:

– Ничего хорошего в этих книгах, разумеется, нет, но зачем их уносить?

– Чтобы сжечь и разделаться с ними раз и навсегда! – ответил Баоюй.

«Наконец-то муж поумнел», – обрадовалась Баочай, но тут же снова расстроилась, услышав, как он бормочет:

В словах из «внутренних канонов» [85] Нет существа ученья Будды,Напутствия о «золотых каменьях» [86] Не исключают «челн бессмертных» [87] .

85

…В словах из «внутренних канонов»… – Имеются в виду истинно буддийские каноны, противопоставлявшиеся «внешним», еретическим.

86

Напутствия о «золотых каменьях»… – То есть о «каменьях», имеющих, по даосским представлениям, силу жизни, бессмертия.

87

«Челн бессмертных» – челн, в котором, но даосским верованиям, святые, переплыв море, достигали мира бессмертных.