Сон в руку
Шрифт:
Поэтому я, пусть отчасти и против собственной воли, принял приглашение дона Мариано и решил провести свой последний день у него в гостях, охотясь на фламинго. Впрочем, озеро было недалеко от усадьбы, и мы могли, наохотившись вдоволь, вернуться домой еще до обеда. Вечером я надеялся еще успеть выпросить прощение за свое отсутствие у той, чье общество, конечно же, было для меня дороже всякой охоты.
Простившись с хозяйкой дома и услышав от нее приветливое: «Hasta la tardel» (до вечера), мы с доном Мариано уже совсем было отправились, как вдруг к нам во весь опор примчался верховой и, соскочив с лошади, быстро отвел дона Мариано в сторону, сказав ему несколько
Разговор был короток. Затем всадник вскочил опять на коня и помчался во весь дух, а дон Мариано подошел ко мне и сказал:
– Сеньор, мне очень жаль, но я не могу идти с вами. Впрочем, пусть это не мешает вам поохотиться одному. Гаспардо проводит вас туда, где больше всего водится фламинго, и вы настреляете их, сколько вашей душе будет угодно. Я вернусь вечером, и мы еще успеем пообедать с вами. Стало быть – adios! Или, как выразилась сестра, hasta la tarde!
Из вежливости я не решился потребовать у дона Мариано более подробных объяснений, да он, по всей видимости, и не был расположен давать их. Пожав мне наскоро руку, он вскочил на коня и быстро ускакал.
Ему, очевидно, хотелось догнать загадочного всадника, который давно уже скрылся из вида.
Столь быстрый отъезд дона Мариано не представлял для меня ничего необычного, хотя и открывал обширные горизонты для догадок. Не в первый раз приезжали в усадьбу верховые и быстро уезжали, словно курьеры, получившие обратные депеши чрезвычайной важности. Я убежден был, что известия действительно привозились очень важные, потому что на моего хозяина они производили очень сильное впечатление. Я замечал, как он всякий раз утрачивал душевное равновесие, а мне было известно, что он не способен волноваться из-за пустяков. Разумеется, речь шла о независимости Кубы. Действительно, он мне и сам сознался, что это так. Но кроме этого я ничего нe знал. Подробностей мне не сообщали. Я выразил дону Мариано свое сочувствие, но и только. Больше я ничего не собирался для него делать в этом отношении. Тут мое дело было сторона. С какой стати впутался бы я в дела, происходившие на острове? Я был на Кубе иностранцем.
Поэтому поведение моего хозяина меня нисколько не удивило. Однако это его быстрое исчезновение зародило во мне мысль о близкой опасности, тем более что атмосфера на Кубе, как я знал, была сильно наэлектризована, и гроза могла разразиться каждую минуту.
V
Охваченный необъяснимым предчувствием, я потерял всякое желание охотиться и колебался, идти или не идти туда, где водятся фламинго. Провести день в усадьбе было бы гораздо приятнее. Но мне пришло в голову, как бы дон Мариано удивился, узнав, что я остался дома в его отсутствие.
О нежных чувствах, возникших между мной и его сестрой, он не догадывался, но все же я должен соблюсти приличия, решил я и пустил своего коня рысью, сопровождаемый Гаспардо, который должен был показать мне озеро.
Этот Гаспардо был интересный человек. О нем стоит сказать несколько слов. Начать с того, что он не был обыкновенным невольником, посылавшимся на всякую работу, где требуются только руки. Нет, он был специалист cazador, то есть охотник. В усадьбе для него была определена одна должность – постоянно доставлять дичь и рыбу для господского стола. Гаспардо был высокого роста, широкоплеч; в жилах у него текла кровь и европейская, и негритянская, и индейская: вид у него был бравый, неустрашимый.
Гаспардо очень хорошо знал то место, о котором говорил дон Мариано. Он часто ходил туда охотиться на фламинго.
Время высиживания яиц уже прошло, и представлялось весьма вероятным, что мы вряд ли найдем птиц на том озере, где у них были гнезда. И поскольку в гнезда они должны вернуться не раньше ночи, а нам нужно было вернуться домой к обеду, то все шансы подстрелить фламинго были равны нулю.
Гаспардо сказал мне об этом без обиняков.
Радости здесь было мало, но я мог по крайней мере осмотреть хоть гнезда этих любопытных птиц и таким образом прибавить страничку к своим знаниям о пернатых. Придется этим и довольствоваться в случае неудачи.
Мы ехали с Гаспардо умеренной рысью. И вдруг увидели какого-то человека, который ехал в том же направлении, что и мы.
Я было погнался за ним, но он быстро повернул на боковую тропку и скрылся за деревьями. Мы однако успели рассмотреть, что он был одет в бархатную вышитую куртку и бархатные панталоны; то и другое было очень поношено. Вокруг талии у него был обмотан красный шелковый шарф, концы которого свешивались направо. Сбоку у незнакомца висел длинный кинжал, ножны которого щелкали, ударяясь о шпоры, блестевшие в широких мексиканских стременах. За спиной у незнакомца болталось на перевязи короткое ружье, а в руках он держал что-то похожее на футляр для гитары.
Все это я едва успел охватить одним взглядом; черты лица незнакомца, впрочем, тоже заметил, но очень смутно, как раз в ту минуту, когда он оглянулся через плечо, перед тем, как свернуть в сторону. Лицо его, насколько я запомнил, не могло ни на кого произвести приятного впечатления: оно было мрачно и злобно; глаза с угрозой сверкали из-под широкополой нахлобученной шляпы.
– Что это за человек, Гаспардо? – спросил я.
– Простой goajiro (гитарист), сеньор,– ответил охотник.
– Гоахиро? Что же он здесь делает?
– Что обыкновенно делают гоахиро? Днем пьют, ночью играют и поют. У него нет ничего, кроме одежды, в которую он одет, и клячи, на которой он едет. Да и клячу-то с седлом он скорее всего украл у кого-нибудь. По крайней мере за Рафаэля Карраско я могу в этом поручиться.
– Так его зовут Рафаэль Карраско?
– Точно так, сеньор. В окрестностях Батабано это первый смутьян и жулик. Себя он зовет дон Рафаэль, но ему больше пристало бы имя дон Дьявол. Раньше он завел привычку приезжать к нам на плантацию, но хозяин ему запретил.
– Почему? Разве Рафаэль сделал ему что-нибудь скверное?
– Я с удовольствием отвечу вам, сеньор, если вы дадите мне слово никому не рассказывать о том, что вы от меня услышите.
– Будь спокоен, Гаспардо. Я умею молчать.
– Карраско осмелился поднять глаза на прекрасную сеньориту Хуаниту.
– Не может быть!
Понятно, я заинтересовался этим негодяем.
– Но как же это узнали? Гаспардо, расскажите, пожалуйста, мне эту историю.
– Хорошо, сеньор. Это было в какой-то праздник. Рафаэля попросили спеть песню. Надо вам сказать, что он хоть и жулик, а поет и играет на гитаре превосходно. Многие гитаристы сочиняют у нас песни сами, не отстает от них и Рафаэль. И вот он вздумал спеть песню, которую сложил в честь нашей сеньориты; в этой песне очень вольно описывались ее прелести. Дон Мариано разгневался и строго запретил Рафаэлю показываться на плантации.