Сон женщины; Письмо о родинке; Отраженная луна; Птицы и звери
Шрифт:
Потом я сама пытаюсь это сделать, хватаю Вас за рукава кимоно и, обливаясь слезами, припадаю к Вашей груди…
Когда я проснулась, подушка снова была мокрой от слез, которые и наяву продолжали литься из моих глаз.
Я чувствовала себя уставшей до изнеможения, но на душе было легко — будто тяжелый груз свалился с меня.
Может, и в самом деле моя родинка исчезла, думала я со счастливой улыбкой. И все не решалась дотронуться до того места, где она была.
Вот и все, что я хотела сообщить Вам. Мои пальцы и теперь хранят ощущение от сжимаемой ими родинки, похожей на шкурку черного боба.
Ваша родинка около носа меня ни капельки не раздражала, и я никогда
Какая интересная получилась бы сказка, если бы Вы вложили мою большую родинку в Вашу маленькую и та начала бы расти!
Как бы я была счастлива, если бы и Вы изволили увидеть мой сон!
Рассказывая Вам о своем сне, я кое-что упустила.
Когда я в постели начинала теребить родинку, Вы говорили:
— Ты выглядишь такой жалкой, несчастной.
Я радовалась, думая, что Ваши слова — признак любви. Я и вправду так думала. К стыду своему, должна признаться, что моя неприкаянность, наверно, как раз и проявлялась в привычке трогать родинку. Единственным оправданием для меня — об этом я уже Вам писала — может служить то, что привычку эту привили мне в детстве забавлявшиеся со мной мать и старшие сестры.
— Прежде вы меня часто ругали, когда я теребила родинку, — выговаривала я матери.
— Да… Правда, не так уж давно это было.
— Почему же вы ругали меня?
— Почему? Да потому, что это плохая привычка.
— Что раздражало вас, когда я теребила родинку?
— Да-а… — мать в раздумье склонила голову. — Должно быть, это выглядело неприлично.
— Может, и так… Но в каком смысле неприлично? Я казалась жалкой или… упрямой, своенравной?
— Так я не думала. Просто было бы лучше, если бы ты не теребила ее с таким отрешенным видом.
— Это создавало неприятное впечатление?
— Да, казалось, будто ты о чем-то не по-детски упорно думаешь.
— Разве вы, мама, и старшие сестры ради забавы не трогали в детстве мою родинку?
— Наверно, трогали.
Если так, то я в задумчивости теребила родинку, должно быть вспоминая о том, как в детстве любовно забавлялись со мной мать и сестры.
Разве нельзя предположить, что я трогала ее, когда думала о тех, кто меня любит?
Вот о чем я еще хотела Вам поведать. Ах, как неверно изволили Вы воспринимать мою привычку!
Как Вы думаете: о ком еще были мои мысли, когда я, находясь рядом с Вами, теребила свою родинку?
Теперь я все думаю: мое странное поведение — оно так выводило Вас из себя! — было, наверно, проявлением моей к Вам любви, которую я не могла выразить словами.
Привычка теребить родинку — мелочь, за нее не стоит особо оправдываться, но и многие другие поступки Вашей «плохой жены» тоже проистекали из любви к Вам, однако Вы всякий раз незаслуженно укоряли меня. Вот почему в конце концов я и впрямь стала вести себя как плохая жена.
Я и сама думаю, что во мне говорит своенравная плохая жена, и моею рукой водит чувство обиды. Но все же хочу, чтобы Вы меня услышали.
Отраженная луна
Однажды Кёко догадалась с помощью ручного зеркала показать свой огород больному мужу, лежавшему в постели на втором этаже. Уже одно это словно бы открыло перед ним новую жизнь. Но случилось и многое другое.
Что это было за зеркало? Оно хранилось в ящике туалетного столика, который она привезла с собой в дом мужа. Это было ее приданое. Туалетный столик и оправа ручного зеркала были из тутового дерева. Первое время после женитьбы она пользовалась им, когда разглядывала, хорошо ли уложены волосы на затылке. Рукав кимоно соскальзывал, обнажая руку до самого
Когда Кёко после купанья садилась перед туалетным столиком, муж говорил: «У тебя не получается, дай-ка мне — я подержу». Он отбирал у нее ручное зеркало и под разными углами поворачивал, чтобы она лучше видела свой затылок в зеркале туалетного столика, и сам при этом таял от удовольствия. А у нее не то чтобы не получалось. Ей было просто неловко, когда муж стоял сзади и пристально смотрел на нее.
С той поры прошло не так уж много времени, тутовая оправа ее зеркала еще не успела покоробиться, но была война, эвакуация, тяжелая болезнь мужа, и когда Кёко впервые надумала показать мужу огород, само зеркало уже потускнело, а оправа сделалась грязной от пыли и въевшихся в нее просыпанных белил. Ее это мало заботило, скорее она просто не обращала на это внимания, потому что и в таком зеркале огород виднелся ясно. Но муж, который с тех пор не расставался с зеркалом и держал его у изголовья, от вынужденного ли безделья или из-за свойственной больным раздражительности, очистил оправу от грязи и отполировал зеркало. Но и потом Кёко часто замечала, как муж дышит на него и тщательно протирает. Ей нередко приходили мысли, что вот он дышит на зеркало, и в невидимых глазу трещинах деревянной оправы застревают туберкулезные палочки… Расчесывая ему волосы, Кёко смачивала их маслом камелии, а он проводил ладонями по волосам и принимался полировать оправу, и она сверкала, точно лакированная, а туалетный столик так и стоял потускневший.
Снова выйдя замуж, Кёко захватила столик с собой, в качестве приданого.
Но ручное зеркало она сожгла, когда хоронила мужа. Новому мужу она об этом ничего не сказала. Теперь на туалетном столике красовалось новое ручное зеркало с оправой камакурской резьбы [1] .
Скончавшегося мужа положили в гроб, переплетя, как предписано обычаем, на груди пальцы рук. Поэтому вложить в его руки зеркало не представлялось возможным, и Кёко опустила его на грудь покойника.
1
Комбинация резьбы с лакировкой.
Потом она переложила зеркало на живот, прошептав:
— У вас всегда болела грудь, как бы зеркало не стало излишней тяжестью.
Она потому сначала положила зеркало на грудь, ближе к сердцу, что зеркало играло важную роль в их совместной супружеской жизни. Она не хотела, чтобы родственники мужа заметили зеркало, и прикрыла его белыми хризантемами. Погребальный огонь расплавил его. Оно выгнулось в толстую неровную трубку, закоптилось и пожелтело.
— Кажется, стекло! Что бы это могло быть? — удивился кто-то из родственников.
Дело в том, что на ручное зеркало Кёко положила еще одно — маленькое зеркальце из своего несессера. Оно было двустороннее, в форме тандзаку [2] . Кёко мечтала взять его в свадебное путешествие, но была война, и свадебное путешествие не состоялось. При жизни прежнего мужа ей так и не пришлось попользоваться этим зеркальцем.
Новый муж устроил свадебное путешествие. Несессер Кёко поистерся и даже заплесневел, поэтому она приобрела новый. Тоже, конечно, с зеркальцем.
2
Тандзаку — продолговатый листок бумаги для написания стихотворений танка.