Сонджу
Шрифт:
Прибыли рабочие. Они поели на соломенной циновке во дворе и быстро ушли. Обед и ужин отправляли в поле. Весь день у Сонджу не было времени отдохнуть или даже подумать. Той ночью она спала хорошо – её не беспокоили мысли о муже и браке.
Вскоре кухонная работа стала ей более привычна. В перерывах между готовкой она листала журнал Life, ища незнакомые английские слова в словаре, чтобы держать себя в форме. Она не забыла о своём желании преподавать.
Когда муж приехал домой на эти выходные, он всё ещё казался ей чужим. Она знала о нём так мало. Возможно, она могла
– Какие у тебя цели в жизни?
– Достичь карьерных высот, – ответил он почти на автомате, как будто это было очевидно.
– И как ты планируешь это сделать?
– Буду знакомиться с нужными людьми, которые мне помогут.
Пытаясь развернуть тему, она спросила:
– Значит, успешная карьера – это твоя единственная цель?
– А что ещё? – Он посмотрел на Сонджу с удивлением, озадаченный её вопросом.
И всё? Кунгу изучал в университете бизнес, чтобы работать в банке и помогать бедным разбираться с кредитами для основания малого бизнеса. Она хотела узнать о своём муже что-нибудь хорошее, но вместо этого только убедилась, что он слишком эгоистичен и поверхностен для того, кто учится в Сеульском национальном университете. Она ничего больше не сказала в тот вечер, но он не заметил её разочарования.
Время от времени она ловила на себе его взгляды.
– Я обожаю тебя, – говорил он ей.
– Посмотрите на неё, разве она не идеальна? – говорил он другим.
Мужчинам клана он хвастался влиятельностью её семьи. Бедняга даже не знал, что это влияние значительно уменьшилось со времён японской оккупации в 1910 году.
В следующий раз, когда он снова сказал, что обожает её, она взглянула на него, силясь найти хоть какие-то лестные слова, и увидела искру в его глазах. Она сказала:
– Мне нравится, как блестят твои глаза, когда ты улыбаешься.
За неделю, пока он отсутствовал дома, Сонджу утешала себя надеждой, что, возможно, у них будут случаться более интересные разговоры, когда он выпустится из университета и получит работу в городе, где они смогут покупать книги и журналы для расширения кругозора. Тогда им будет о чём поговорить. Может, он даже станет более склонен к размышлениям.
Во дворе Вторая Сестра велела служанке отвести детей куда-нибудь поиграть. Вскоре после этого она пришла на веранду и села рядом.
– Выглядишь задумчивой. Трудно освоиться в такой семье, да? – Она протянула руку вперёд. – Я бы хотела уехать отсюда в город. Куда угодно, где я смогу жить просто с мужем и детьми.
Уронив руку на колено, она тяжело вздохнула.
– Знаю, этому не бывать. Свекровь сказала мне, что тело и душа женщины принадлежат семье её мужа, как только она выходит замуж, – она покачала головой. – Всё принадлежит мужу – дети, имущество, решения – всё.
Сонджу подтянула колени к груди.
– Иногда я думаю, что если бы родилась бедной, то могла бы работать, пока не стёрла бы ногти в кровь, чтобы заработать собственные деньги и жить так, как хочу. Нелепо мечтать об этом, да? Жить так, как хочется…
Вторая Сестра поджала губы и сказала:
– Даже мужчины не могут сами выбирать свою жизнь. Они делают то, что велят им родители.
– И всё же у мужчин гораздо больше свободы и привилегий,
– Это правда, – сказала Вторая Сестра, кивая.
Затем Вторая Сестра рассказала о том, как муж Сонджу постоянно засыпал на уроках, когда был в средней школе, и просыпался от удара кнута: над ним с неодобрением нависал хозяин Большого Дома. Клан очень ревностно относился ко всему, касающемуся семьи, и образование дало новому поколению мужчин возможность выгодно жениться и добиваться уважения в обществе.
– Они верят в хорошие гены. Ты ещё услышишь, как они говорят: «Одна неправильная женщина портит три поколения». Мы с тобой просто соответствуем их требованиям. – Вторая Сестра рассмеялась, но смех этот звучал невесело.
После этого разговора Сонджу стала представлять, как стареет в окружении семьи мужа и становится ещё одной Второй Сестрой. Или, того хуже, Первой Сестрой. Сонджу заметила, что несмотря на свои милые улыбки и вежливые слова на публике, наедине Вторая Сестра вела себя очень оживлённо, особенно когда жаловалась на то, что застряла в этом доме. С другой стороны, Первая Сестра замкнулась в своём молчании, весь день стоя на кухне на одном и том же месте и занимаясь одной и той же работой. Сонджу гадала, всегда ли Первая Сестра была такой, или её изменила жизнь. К Первой Сестре должны были относиться с уважением, поскольку она была женой первого сына, но этого уважения она не получала. Её почти невозможно было отличить от крестьян или прислуги. Эта угрюмая женщина медленно двигалась, носила невзрачное традиционное платье из муслина, очень редко говорила, и к ней редко обращались.
Иногда Сонджу ловила на себе её взгляды, бросаемые украдкой. Когда их глаза встречались, эта неловкая женщина тут же отворачивалась. Каждый раз Сонджу при этом чувствовала смутный дискомфорт от того, как по-разному с ними в семье обращались.
Однажды, закончив с вечерней работой раньше обычного, Сонджу взяла Первую Сестру за руку и отвела её на веранду.
– Первая Сестра, посиди со мной. Я так мало о тебе знаю. Расскажи о своём муже. Каким он был?
Первая Сестра затеребила свою муслиновую юбку. Опустила голову:
– Гм-м, тут особенно нечего рассказывать…
Она взглянула на Сонджу. Та кивнула, поощряя её продолжить.
– Я не успела хорошо его узнать, – сказала она наконец. – Сразу же после свадьбы… меня на год отправили в школу-интернат в Сеуле.
– Что произошло после твоего возвращения?
– Гм-м… мой муж много путешествовал по работе. Когда он приезжал, его родители… На меня времени не оставалось. Такова уж жизнь в браке. Да, такова…
Она раскачивалась взад-вперёд. Взгляд её бродил вдоль можжевеловой изгороди в конце сада.
– Может, всё было бы по-другому… гм-м, если бы я родила сына. Я бы стала частью семьи. А вместо этого… меня называют мужеубийцей. Такова уж моя судьба. Да, такова…
Сонджу ахнула. «Мужеубийца»! Эта смиренная женщина с медленной речью, забитая, всюду чужая, раскачивающаяся во время разговора и всегда глядящая или вниз, или в сторону – и кто-то звал её мужеубийцей! Сонджу переполнила ярость. Затем – тусклая беспомощность и сожаление. Она уставилась на деревянные доски веранды, настолько ошеломлённая, что даже не заметила, как Первая Сестра тихо встала и ушла.