Сонька Золотая Ручка. История любви и предательств королевы воров
Шрифт:
Изюмов удовлетворенно хмыкнул, отошел от двери, спустился вниз, снова уселся в пролетку.
— Куда едем, сударь? — спросил извозчик.
— Ждем.
— Как долго?
— Сколько надо, столько ждем! Денег получишь сполна!
Прошло не менее часа. Из парадной стали выходить курсисты. Расходились они с разговорами, с приветливыми прощаниями, весело садились в поджидающие их экипажи.
Табба в сопровождении партнера вышла одной из последних, попрощалась и махнула той самой пролетке, в которой прикатила сюда.
Изюмов проследил за нею, толкнул извозчика в спину.
— Следуй
— Слушаюсь.
…Ехали довольно долго. Пересекли Невский, выехали на Садовую, прогрохотали по мосту, под которым плескалась Нева, помчались по Каменноостровскому проспекту, затем взяли направление на Сестрорецк.
Пролетка мадемуазель шла ходко, и поспевать за ней было непросто. Извозчик тихо матерился, злобно хлестал лошадку, стараясь не шибко отставать.
Наконец пролетка с мадемуазель, не доезжая до Сестрорецка, вдруг резко свернула не то на просеку, не то на узкую дорогу и загрохотала по ней.
Изюмовская повозка чуть погодя совершила такой же маневр, и ездок приказал извозчику:
— Остановись и поправь сбрую лошадям.
— Зачем? — не понял тот.
— Делай, что велят!
Мужик спрыгнул на землю, стал возиться с уздечками, подпругами, изредка бросая удивленный взгляд на клиента.
Изюмов увидел, как метров через сто пролетка с мадемуазель остановилась возле длинного забора. Бывшая прима покинула ее и заторопилась к едва приметной калитке.
Ей навстречу вышел мужчина — это был Беловольский, и они оба скрылись в гуще зелени, среди которой виднелась черепичная крыша дома.
Артист удовлетворенно хмыкнул и крикнул извозчику:
— Хватит копаться! Поехали обратно!
Тот забрался на козлы, с удовольствием огрел лошадей.
— Куда прикажете?
— К театру оперетты!
Конспиративный дом обнаружить с улицы было непросто из-за густых деревьев.
Встреча проходила в одной из затемненных комнат с пыльной продавленной мебелью, в окна которой заглядывали разлапистые ветки.
Ефим Губский за эти годы крайне сдал, видимо сказалась ссылка. Кашлял чаще и сильнее, худоба обозначалась ключицами и лопатками под сорочкой, глаза горели черным фанатичным огнем. В комнате, кроме него, находились Беловольский и некий полный господин, которого гостья не знала.
Губский сидел на протертом диване, смотрел на Таббу внимательно и изучающе, время от времени вытирая рот платком.
— Мы благодарны вам, мадемуазель Табба… Не столько даже за добытые деньги, сколько за верность идеям партии.
Девушка усмехнулась:
— Я старалась.
— Мы знаем. И поэтому вдвойне ценим ваше участие в нашей организации. — Губский сделал глоток чая из большой чашки, какое-то время успокаивал дыхание. — Вы нам важны в перспективе, и нам бы не хотелось рисковать вами без особой нужды.
— У вас есть дела, которые совершаются без особой нужды? — не без иронии удивилась бывшая прима.
— Таковых нет, сударыня. Но вы нам представляетесь исключительным кадром, который может понадобиться в самых крайних случаях. В скором времени мы дадим вам весьма достойное задание.
— Какое?
Губский,
— Нет, вам прямо-таки не терпится как можно скорее совершить что-либо экстраординарное!
— Не терпится! А что в этом дурного?!
— Дурного ничего нет, — произнес Беловольский. — Но излишняя поспешность может принести беды не меньше, чем любое промедление.
— И сколько же придется ждать?
— Вы мне напоминаете господина Тобольского, — произнес Губский. — Он так же был нетерпелив в своем желании, и это закончилось печально.
— Жаль, что я не напоминаю вам Марка Рокотова, — огрызнулась Табба. — Мне этот господин много ближе!
— Мадемуазель Бессмертная, — заговорил наконец полный господин. — Я отношусь к числу ваших поклонников. Когда вы блистали в сцене, я охапками таскал в театр цветы, но вы, естественно, меня не замечали.
— Прошу меня за это простить, — насмешливо ответила бывшая прима.
— Это вы простите меня за настырность, — улыбнулся господин. — Позвольте представиться: барон Красинский.
— Мне приятно ваше общество, барон, — склонила голову бывшая прима. — Вы также сочувствуете революционерам?
— Не только сочувствую, но всячески способствую их делам.
— Делу, которое мне прочат господа, вы также готовы способствовать?
— Думаю, в первую очередь.
— И что же это за столь важное дело?
В комнате рассмеялись.
— Мадемуазель Табба, — сухо произнес Губский. — Давайте все-таки подчиняться внутрипартийной дисциплине. Иначе все может закончиться крахом, — он снова закашлялся. — Первое… Вам следует сменить кардинально внешний облик, чтобы образ дамы в кисее не прилип к вам. Второе… Держать связь с нами будете только в исключительных случаях через господина Беловольского или его уполномоченных. Никакой инициативы. И третье… Надо почаще выходить в свет, желательно со спутником. Даже если кто-то узнает в вас бывшую приму, это придаст не только пикантности вашему существованию, но и легализует вас в обществе. Хотя лучше бы играть роль дамы таинственной и непонятной. Это позволит вам завести в свете весьма полезные знакомства.
— Позвольте роль спутника для первого выхода в свет зарезервировать за мной, — с улыбкой обратился барон к Таббе.
— Как вам угодно, — пожала она плечами. — Мне совершенно без разницы, на чью руку опираться и кому улыбаться.
— Обидно, зато откровенно. Не желаете ли посетить театр, который когда-то был связан с вашим именем?
Бывшая прима на миг задумалась, неожиданно ответила:
— Почему бы нет?
— Значит, билеты будут куплены, и вам сообщат об этом заранее.
— Буду ждать. — Бессмертная поднялась, опустила на лицо кисею. — Я могу идти?
— Да, вы свободны. И помните мои советы, — протянул ей руку Губский. — Особенно по поводу смены облика.
— Да, я приняла к сведению, Ефим Львович. Лишь бы господин барон при встрече не обознался.
— Да уж постараюсь, сударыня.
Табба откланялась, Беловольский направился ее провожать. Вышли в прихожую. Здесь было пусто и гулко. Стали спускаться по деревянной лестнице и вдруг услышали шаги поднимающегося человека.