Сонник Инверсанта
Шрифт:
В туманном своем мирке я протирал наблюдательное оконце и, припав к нему, как к промороженному стеклу, с любопытством взирал на нашего нового соседа. Я искал в нем следы тайного обаяния и никак не мог их найти. Я пытался вообразить себя женщиной и взглянуть на новичка по-особому, но у меня ничего не получалось. Был Валерий плешив головой и шерстист остальными частями тела, ладонями, не сгибаясь, прикрывал собственные коленные чашечки, а два золотых зуба, как два гипнотизирующих зрачка, сияло навстречу всем приближающимся дамам. А еще он имел крупные уши, приплюснутый
Некоторое время на Валеру ревниво поглядывал Осип, но после того, как, поучаствовав в вечернем сабантуе, красавец Валера неожиданно отравился шпротами, настроение Осипа немедленно нормализовалось. Он понял, что сексуальный гангстер Валера при всех своих достоинствах все-таки ему не ровня.
Не знаю, как Осип умудрялся прятаться в больнице, однако по его словам давалось ему это без особого труда. Вентиляционные шахты, крысиные норы, тумбочки и шкафы в равной степени подходили в качестве убежища. Из объяснений Осипа следовало, что нормального здорового Отсвета, каковым он себя именовал, связать, забаррикадировать или запереть попросту невозможно. Правда, объяснял это Осип такими мудреными силлогизмами, что проще было вернуться из сфер метафизики в область земного примитивизма. И получалось, что в реалиях у него также имелись все шансы схорониться среди больничного хлама. То есть, возможно, в чем-то хвастунишка Осип и преувеличивал, но проверить подлинность его историй мне попросту не представлялось возможным.
Как бы то ни было, но после моей недавней стычки появляться в палате ему явно не стоило. Я не боялся Валеры, Касьяна или Моти, был абсолютно спокоен за дедушку Филю, но ручаться за лояльность Керосинщика или Поводыря, конечно же, не мог. И потому с Осипом нам приходилось отныне встречаться в подсобном помещении возле кухни, где хранились двадцатилитровые молочные канистры и громоздились дощатые ящики из-под рыбных консервов. Запахи здесь царствовали еще те, но именно из-за них, никто из посторонних носа сюда не совал.
На этот раз ноги мои подкашивались, голову сладко кружило, и до заветного уголка я едва доплелся. Наверное, головокружение и не позволило мне заметить сразу мужчину, прикорнувшего у стены. Добрую минуту я переводил дух и усмирял бешеную пляску огненных колец перед глазами. Между тем, мужчина уже стоял на ногах и странно перетаптывался, словно не решаясь ко мне приблизиться. На голове его красовалась клоунская кепка, вокруг шеи на манер шарфа было повязано вафельное полотенце. Поскольку я продолжал приваливаться спиной к косяку, он, в конце концов, решился подойти первым. На это тоже стоило посмотреть, поскольку приближался он ко мне странной поступью – два шажочка вперед, один назад. При этом двигался он словно морской конек – то спиной, то передом, то боком. Впрочем, подойдя ко мне, представился он вполне радушно:
– Лупов Андрей Иванович! Здешний, так сказать, литератор. Думаю, вы обо мне слышали.
Я ничего о нем не слышал, но машинально пожал протянутую руку.
– Петр Васильевич. Извините,
– Господи! – он всплеснул руками. – Не имел чести!… Как славно вы выразились!
– Простите, – я устало опустился на ближайший ящик.
– Конечно, конечно! Прошу вас! – он щедрым жестом обвел завалы из канистр, словно приглашал проходить и устраиваться поудобнее.
– Достойного человека сразу видно. А если судить по вашим манерам… Я ведь литератор, я еще не говорил вам? Ах, да, конечно, говорил… Так вот, я хотел сказать, что нашего брата литератора отличает отменная наблюдательность. И в вас я, простите, прозреваю родственную душу.
Я не знал, как избавиться от него и потому продолжал покорно слушать.
– Нас мало, понимаете? Отчаянно мало… Триста спартанцев на весь мир. И мы должны… Мы очень должны стараться. Каждую минуту и каждую секунду мы обязаны чувствовать товарищеский локоть. Внешне мы незаметны, но правительство выучилось нас изобличать по анализам.
– По анализам?
– Ну конечно! У всех литераторов чудные анализы, Петр Васильевич! Вы думаете, Антонина только королей да генералов к себе заманивает? Фига! Она анализами ведает, в этом все и дело. Ей раньше других становится известно, кто из нас кто. И все эти физиопроцедуры проводятся только для отвода глаз. Она грезит о царственном потомке. Грезит, понимаете? А у нее бесплодие! Вот она и бесится. – Андрей Иванович мелко захихикал. Смеялся он странно – выпячивая губы куриной гузкой. Может, даже плакал, а не смеялся.
Ухватив меня за плечо, он неожиданно задышал чуть ли не в самое ухо:
– Меня к себе дважды затаскивала, вы можете себе представить! Только ничего ей не обломилось. Уж я-то знаю, чего стоит наше семя. И на кого попало растрачиваться не буду. А больница… Что больница? Мы-то, положим, понимаем, как и от чего нас пытаются вылечить. – Он снова засмеялся, крепко стиснув челюсти. – Точь-в-точь как в анекдоте, помните? Ваша болезнь, пациент, следствие курения. Да, но я не курю! Жаль, это усложняет диагноз…
Я сделал попытку подняться, но Андрей Иванович ухватил меня за руку, торопливо зашептал:
– Вы должны меня выслушать. Нас лечат перекисью водорода, но мы не сдадимся! Вы знаете, что под Псковом разрыли древний курган? То есть, они это, понятно, скрывают от народа, но ведь, ей Богу, разрыли! Слухами земля полнится. А в нем, стало быть, в этом кургане… Вы догадываетесь, что там обнаружено? – спрашивая, Андрей Иванович все время по-птичьи озирался. – Там обнаружили престранный саркофаг! Белого мрамора, на подвеске
– все равно как ядерная ракета в шахте. И знаете, сколько лет этому саркофагу?
Его манера постоянно спрашивать начинала меня раздражать.
– Сколько же?
– Тысячи! Десятки тысяч лет! – шепот собеседника стал страшным, лицо исказилось от величавого ужаса. – И там, братец вы мой, обнаружили послание. Нам всем, представляете? Письмо далеких предков своим потомкам! И никакие это даже не шумеры, а что-то еще более древнее. Это же Луна, понимаете?
– Честно говоря, не очень.