Соперник Цезаря
Шрифт:
— Можно рядом с тобой присесть? — спросил посетитель.
— Нельзя, видишь, все места заняты сиятельными членами сената. — Клодий поднял голову. Перед ним стоял Луций Сергий Катилина, в простой тунике из грубой шерсти и сером плаще с капюшоном, точь-в-точь таком, как у Клодия.
В сорок шесть лет римлянин должен выглядеть солидно, выступать неспешно, уметь красиво говорить, но при этом не забывать искусство владения мечом и копьем. Катилина был худ, порывист, угловат, как подросток. Черные слишком длинные волосы торчали во все стороны. Но в этом человеке чувствовалась бешеная
— Неподходящее место для патриция из рода Клавдиев. — Катилина улыбнулся. Улыбка эта не сулила ничего хорошего.
— Для патриция из рода Сергиев подходит не больше.
Приятели Катилины подошли следом. Клодий узнал Цетега и Марция. Вряд ли Катилина и его дружки явились сюда лишь затем, чтобы перекусить свиными колбасками.
— Друзья мои, не кажется ли вам странным, — Катилина повернулся к спутникам, — что Публий Клодий Пульхр сидит в таверне «Свиное вымя» в одиночестве и пьет вино. — Катилина взял чашу Клодия, понюхал — хиосское вино, причем не разбавленное. Совсем неплохое для такой дыры.
Цетег изобразил улыбку. Марций остался невозмутим.
— А мне почему-то кажется, — продолжал Катилина, и лицо его исказилось, — что ты шпионишь за мной, Красавчик! — Он грохнул кулаком по столу так, что и чаша, и кувшин подпрыгнули, а деревянная столешница треснула вдоль — мятежный патриций обладал поразительной силой. — Так что ты здесь делаешь? — Голос его мгновенно вновь сделался вкрадчив.
— Жду Гая Цезаря.
Катилина расхохотался:
— Представь, мы тоже ждем Цезаря.
— Отлично. Подождем его вместе. — Клодий сделал приглашающий жест. — Эй, хозяин, вели, чтобы принесли чаши для моих друзей!
Мальчишка-прислужник мгновенно выполнил просьбу, не дожидаясь окрика кабатчика.
Луций Сергий уселся напротив Клодия. Руки его двигались по столу непрерывно, будто он вязал невидимые узлы.
— Луций, оставь его. Он нам не помешает, — сказал Цетег.
— Э, нет. Или, кто-то думает, я мог забыть, что Красавчик был обвинителем на моем процессе. Он — меня — обвинял.
— Тебя оправдали, — напомнил Клодий.
— Не твоими стараниями, любимчик Цицерона!
— Что ты имеешь против консула Цицерона?
— Что я имею против Цицерона?! Вздумал шута разыгрывать? Консул Цицерон провалил меня на выборах. Он представил дело так, будто выбери меня народ — и Риму конец. Он клялся, что я опаснее чумы и Ганнибала, вместе взятых.
— Цицерон — прекрасный оратор, — поддакнул Клодий.
— Кучка мерзавцев захватила власть в Республике. Все остальные, патриции и плебеи, стали чернью, зависящей от их высокомерия. Тебе такое положение нравится, как я посмотрю.
«Кучка мерзавцев — это сенат и, прежде всего, оптиматы, [27] которых так любит Цицерон», — уточнил про себя Клодий высказывание Катилины.
— Высшая власть принадлежит народу, — сказал он вслух.
— Народ! О боги, ты сказал «народ»?! Какой народ? Республика давно уже не прежняя. Рим похож на шлюху, которую посещают все похотливые козлы по очереди — были бы деньжата.
— Но все равно это самая желанная
Катилина тут же подхватил:
27
Оптиматы — аристократическая «партия» в Риме. Деление политической римской элиты на оптиматов и популяров-демократов довольно условное. Оптиматы — богатые, консерваторы, «лучшие» — так можно определить эту часть общества и их сторонников в сенате.
— Женщину надо держать под опекой, даже если в душе она — волчица. Тот, кто этого не видит, — дурак и слепец. О чем только думают эти идиоты? О чем? — Он схватил Клодия за плечо и тряхнул, как будто тот должен был отвечать за всех сенаторов, вместе взятых. — Ответ прост: лишь бы сохранить свою власть, свое богатство, свое положение. Любой намек на перемены приводит их в бешенство, и они вопят: «Рим гибнет!» — Катилина смотрел куда-то поверх головы Клодия — сквозь настоящее, в дальнюю даль, во тьму. — Они придавили своими толстыми задницами Республику. Остальным ни вздохнуть, ни двинуться. На что же надеются оптиматы? Что наш римский бездельный люд, который разучился работать и просиживает целыми днями в кабаках, и дальше будет так сидеть? Что провинции год за годом будут сносить бессовестные поборы? А послы соседних народов будут смотреть на жирные рожи наших сенаторов и восторгаться величием Рима?
— Что ты хочешь сделать? — спросил Клодий, хотя и так уже понял, на что намекает собеседник.
— Огромное тело фактически лишено головы. Я готов дать ему новую голову. Свою.
Вдруг представилось Клодию, что голова Катилины с длинными черными волосами, с холеной бородкой венчает огромное тело Республики — столь огромное, что даже богам не окинуть его взглядом: от Геркулесовых столбов и Испанских владений на Западе до Ливийских песков и Понтийского царства — на Востоке. И это странное видение уродливого кентавра вызвало на губах Клодия невольную улыбку.
— Хочу, чтобы ты был на моей стороне, Публий.
— Я уже почти твой друг. — Клодий бросил взгляд на дверь.
Цетег шагнул ближе и выхватил кинжал Клодия из ножен, после чего отступил, демонстративно поигрывая трофеем.
— Просто так моими друзьями не становятся. Друзья обязаны оказывать друг другу благодеяния, — усмехнулся мятежный сенатор.
— Как мне облагодетельствовать тебя, Катилина? — было не понять, шутействует молодой патриций или всерьез желает услужить.
— Убить Аппия Клавдия Пульхра.
— Моего брата Аппия? — переспросил Клодий ошарашенно. — Зачем? У него куча детей. Мне после него не достанется ни асса.
— Дело не в деньгах.
Клодий понял, что из таверны ему живым не уйти.
— Это шутка? — Он сумел улыбнуться.
— Нет, я сегодня не в настроении шутить. Но, пожалуй… Можно сохранить Аппию жизнь. Если ты прикончишь Цицерона. Ты же бываешь у консула в доме. Ты — его друг и почти телохранитель.
— Думал, ты лично жаждешь это сделать и никому не уступишь подобного удовольствия.