Сопротивление большевизму 1917 — 1918 гг.
Шрифт:
Адъютант с видимой неохотой открыл дверь, из-за которой я слышал чей-то мерный голос. В открытую дверь я увидал длинный стол, накрытый зеленым сукном, и за ним человек двадцать солдат и рабочих. В голове стола сидел Черемисов. [31] Он с неудовольствием выслушал адъютанта и что-то сказал ему.
— Хорошо, — сказал, возвращаясь, адъютант, — Главкосев вас примет, но только на одну минуту.
Меня провели в кабинет Главнокомандующего. Минуть десять я ожидал, стоя перед громадной картой, на которой цветными полосами было показано, как катился назад наш фронт этим летом. Сдали Ригу… Отошли к Вендену… Сдали Эзель… К весне — кто знает — может быть, немцы уже будут
31
Черемисов Владимир Андреевич, р. 1871 г. В службе с 1889 г., офицером с 1891 г. Генерал от инфантерии, Главнокомандующий войсками Северного фронта. В конце 1917–го — начале 1918 г. сотрудничал с большевиками, затем в эмиграции.
Дверь медленно отворилась, и в кабинет вошел Черемисов. Лицо у него было серое от утомления. Глаза смотрели тускло и избегали глядеть на меня. Он зевал не то первою зевотою, не то искусственною, чтобы показать мне, насколько все то, о чем я говорю ему, пустяки.
— Временное правительство в опасности, — говорил я, — а мы присягали Временному правительству, и наш долг…
Черемисов посмотрел на меня.
— Временного правительства нет, — устало, но настойчиво, как будто убеждая меня, сказал он.
— Как — нет? — воскликнул я.
Черемисов молчал. Наконец тихо и устало сказал:
— Я вам приказываю выгружать ваши эшелоны и оставаться в Острове. Этого вам достаточно. Все равно вы ничего не можете сделать.
— Дайте мне письменный приказ, — сказал я.
Черемисов с сожалением посмотрел на меня, пожал плечами и, подавая мне руку, сказал:
— Я вам искренно советую оставаться в Острове и ничего не делать. Поверьте, так будет лучше.
И он пошел опять туда — в «совет».
Я вышел на улицу. У автомобиля меня ожидал Попов. Я рассказал ему результат свидания.
— Знаете, — сказал Попов, — это дело политическое. Пойдемте к комиссару. Войтинский [32] все это время был порядочным человеком. Его долг нам подать совет. Да без комиссара мы и части не повернем. Вон уже 9–й полк волнуется оттого, что сидит сутки в вагонах.
Я согласился, и мы поехали в комиссариат.
Войтинского, который и жил в комиссариате, не было там. По словам дежурного «товарища», он ушел куда-то на заседание, но должен скоро вернуться.
32
Войтинский Владимир Савельевич, р. 12 ноября 1885 г. в Санкт–Петербурге. Сын преподавателя реального училища. Учился в Санкт–Петербургском университете (курса не окончил). С 1905 г. был членом РСДРП, однако в годы Первой мировой войны, не разделяя пораженческой политики большевиков, отошел от большевизма. С середины июля 1917 г. — комиссар Северного фронта. Находясь на этом посту, пытался проводить политику укрепления армии и противодействовать большевистской пропаганде. В начале 1918 г., после освобождения из Петропавловской крепости (куда был заключен большевиками 1 ноября 1917 г.), уехал в Грузию, с 1921 г. в Германии, затем в Швейцарии, с 1934 г. — в США. Умер 11 июня 1960 г.
Мы сели в комнате «товарища» и ждали. Уныло тикали стенные часы, и медленно ползла осенняя ночь. Било три, било половину четвертого. Наконец около четырех часов Войтинский приехал.
Он обрадовался, увидавши нас. Все лицо его, некрасивое, усталое, просияло.
— Вы как нельзя более кстати, — сказал он и начал расспрашивать про обстановку, про настроение частей.
— Что говорил Черемисов? — быстро спрашивал он. — А вы как думаете?.. Прямо Бог послал вас сюда именно сегодня… Мне нужно с вами поговорить наедине. Пойдемте ко мне.
Мы пошли по пустым комнатам комиссариата. Кое–где тускло горели лампы.
— Вы знаете… О н здесь!
Я не понял, о ком он говорит, и спросил:
— Кто — он?
— Керенский!.. Никто не знает… Он тайно только что приехал из Петрограда… Вырвался на автомобиле… Идет осада Зимнего дворца… Но он спасет… Теперь, когда он с войсками, он спасет… Пойдемте к нему… Или лучше я скажу вам его адрес… Нам неудобно идти вместе… Идите… Идите к нему. Сейчас…
* * *
Месяц лукавым таинственным светом заливал улицы старого Пскова. Романическим средневековьем веяло от крутых стен и узких проулков. Мы шли с Поповым пешком, чтобы не привлекать внимания автомобилем. Шли как заговорщики… Да по существу, мы были заговорщиками — двумя мушкетерами средневекового романа!
Ночь была в той части, когда, утомленная, она готова уже уступить утру и когда сон обывателя становится особенно крепким, а грезы фантастическими. И временами, когда я глядел на закрытые ставни, на плотно опущенные занавески, на окна, подернутые капельками росы и сверкающие отражениями высокой луны, мне казалось, что и я сплю, и этот город, и то, что было, и то, что есть, не более как кошмарный сон.
Я шел к Керенскому. К тому Керенскому, который…
Я никогда, ни одной минуты но был поклонником Керенского. Я никогда его не видал, очень мало читал его речи, но все мне было в нем противно до гадливого отвращения.
Противна была его самоуверенность и то, что он за все брался и все умел. Когда он был министром юстиции — я молчал. Но когда Керенский стал военным и морским министром, все возмутилось во мне.
Как, думал я, во время войны управлять военным делом берется человек, ничего в нем не понимающий! Военное искусство одно из самых трудных искусств, потому что оно, помимо знаний, требует особого воспитания ума и воли. Если во всяком искусстве дилетантизм нежелателен, то в военном искусстве он недопустим.
Керенский полководец!.. Петр Румянцев, Суворов, Кутузов, Ермолов, Скобелев…. и Керенский.
Он разрушил армию, надругался над военною наукою, и за то я презирал и ненавидел его.
А вот иду же я к нему этою лунною волшебною ночью, когда явь кажется грезами, иду, как к Верховному Главнокомандующему, предлагать свою жизнь и жизни вверенных мне людей в его полное распоряжение?
Да, иду. Потому что не к Керенскому иду я, а к Родине, к великой России, от которой отречься я не могу. И если Россия с Керенским, я пойду с ним. Его буду ненавидеть и проклинать, но служить и умирать пойду за Россию. Она его избрала, она пошла за ним, она не сумела найти вождя способнее, пойду помогать ему, если он за Россию…
Вот о чем грезили, о чем переговаривались мы с С. П. Поповым, пока искали квартиру полковника Барановского, [33] у которого был Керенский.
Искали долго. Спросить не у кого. Город спит, никого на улицах. Наконец, скорее по догадке, усмотревши в одном доме два освещенных окна во втором этаже, завернули в него и нашли много неспящих людей, суету, суматоху, бестолочь, воспаленные глаза, бледные лица, квартиру, перевернутую кверху дном и самого Керенского.
33
Барановский Владимир Львович, р. 20 мая 1882 г. в Казани. Из дворян. Окончил Сибирский кадетский корпус, Константиновское артиллерийское училище (1899), академию Генштаба (1910). Генерал–майор, генерал–квартирмейстер Северного фронта. После ареста и заключения в Петропавловской крепости остался в Петрограде. Позже служил в РККА. 17 февраля 1931 г. арестован и осужден по делу «Весна». Умер 11 сентября 1931 г. в лагере в Сибири. Его сестра была замужем за А. Ф. Керенским.