Сопротивление материала. Том 2. Мучительная сладость бытия

Травская Виктория

– Война, Сашенька! Вот она, диета-то… – Бабушка горько усмехнулась и вздохнула. – Я его и надела-то раза четыре от силы – берегла! Последний раз на Леночкин выпуск, помню. А потом Серёжа родился – и всё: поплыла я…

Но в голосе бабушки при этих словах совсем не было сожаления – напротив, она улыбалась. Впрочем, как и всегда, когда говорила или думала о своём сыне. Это был поздний ребёнок – на восемнадцать лет младше Сашиной матери. Когда Степан вернулся с войны, они с Верой хотели ещё детей, но те всё не получались, и Мальцевы в конце концов смирились с этим: зачем Бога гневить, у них есть дочь – и какая! Леночка неплохо училась в школе и со временем выросла в настоящую красавицу, предмет отцовской гордости: Стёпа любил

по праздникам, надев боевые ордена, пройтись под руку со своими «девчатами»… Когда Лена поступила в медицинский и уехала учиться, дом их опустел. Мальцевы теперь жили в ожидании писем от дочери и первых каникул, и Вера, поглощённая тревогой за своего птенца, впервые вылетевшего из родного гнезда, даже не сразу поняла, что беременна. Ей уже было почти сорок, и, не дождавшись очередных месячных, она только пожала плечами – ну, значит, всё. Вышел её бабий срок. Но когда, спустя положенное время, она ощутила в своём теле движение новой жизни, то сначала даже не поверила своим ощущениям. Это был невероятный подарок: ожидание, а затем рождение сына заполнило пустоту, образованную отъездом дочери, а Мальцевы снова почувствовали себя молодыми.

Вот так и вышло, что брат Елены Степановны был значительно моложе её самой и всего на восемь лет старше её собственной дочери, которая звала его просто Серёжей – как и мама с бабушкой. Он был человеком лёгким, необычайно располагающим к себе, и его все любили. Казалось, и даётся ему всё легко: с самого первого класса он учился на отлично без каких-либо видимых усилий, почти играючи. Наверно, поэтому в школе его никогда не травили и даже не дразнили «ботаником», хотя им-то он, строго говоря, и был: помешанный на растениях, он постоянно что-то выращивал на участке возле родительского дома, подоконники которого были заставлены ящичками и торфяными горшочками с рассадой во всех фазах вегетации – от едва проклюнувшихся семян до взрослых растений. Когда была маленькой, Саша обожала помогать Серёже в его опытах. Он-то её и научил ухаживать за растениями, рассказывая о них много и с нежностью, как о разумных и чувствующих существах.

Саша застегнула последнюю пуговку и, оглаживая на боках платье, внимательно посмотрела на себя в зеркало. Она повернулась к зеркалу спиной и посмотрела через плечо. Верх выглядел отлично, но что-то всё же было не так…

– Лиф коротковат, – констатировала Вера Сергеевна. – Оно понятно: ты повыше меня будешь. Из-за него и юбка коротка…

– С этим можно что-нибудь сделать? – с надеждой спросила Саша. Она уже видела себя глазами Славика – встречающей поезд с бойцами на не построенном ещё перроне привокзальной площади…

Вера Сергеевна встала, повернула внучку к себе, прижала, раздвинув пальцы, материю к её талии. Покачала головой.

– Сантиметров шести, пожалуй, не хватает. Расставить надо. А мы втачной пояс сделаем! Вот только из чего?.. – Бабушка пошарила в памяти. – Я тогда всё до последнего кусочка израсходовала, даже маленькие лоскутки подчистую ушли на пуговки и петельки…

– Может, из этого банта? Без него, в принципе, можно обойтись. – Саша на секунду задумалась, и её осенило: – Или сделать его из другой ткани, чёрной!

– А что, это мысль, – бабушка подняла глаза к Сашиному лицу, сощурилась, представляя. – Ай да молодец, внучка! И как это я тогда не догадалась – бант надо было с самого начала делать чёрным!.. Ну, всё. Снимай! Завтра займусь.

– А я в «Ткани» забегу, на Красноармейской! Присмотрю что-нибудь подходящее.

Глава 5.

Древнее как мир лекарство от женских печалей – новое платье – воодушевило Сашу. Теперь на репетициях, стоя в сторонке вместе с остальной массовкой и стараясь не смотреть на вальсирующих Ольгу и Славика, она воображала себя прехорошенькой в этой густой, как мох, зелени и с бантом на груди, в купленных матерью замшевых лодочках

на «шпильке», которые она до сих пор надевала не больше двух раз – не в школу же в них ходить! Мать последовательно, с двенадцати Сашиных лет, ставила её на каблуки: стопа ещё формируется, и если не начать делать это вовремя, то потом будет поздно.

– Ты сама же мне потом спасибо скажешь! – говорила она, отметая слабые возражения дочери. – Ведь у нас же большинство женщин совершенно не умеют носить каблуки. Только посмотри на этих кляч: шкандыбают на полусогнутых, сутулые, руками машут так, что за версту обходить надо! Даже стоят – и то носками вовнутрь! Так и хочется им костыли предложить!

– Мааам, – канючила Саша, – я же и так выше всех девчонок. Даже выше почти всех мальчиков!

– Вот мальчики пусть и переживают! Это не твоя проблема. – Елена Степановна была неумолима. – Ты посмотри на топ-моделей: туда ниже метра семидесяти пяти вообще никого не берут!

– Но я не собираюсь становиться моделью! – не унималась дочь.

– А, возможно, стоило бы. По всем прочим параметрам ты тоже вполне подходишь: такая же худая и плоская, – безжалостно парировала мать.

Саша вынимала последнего туза:

– Но ты же сама терпеть не можешь каблуки!

– Ничего подобного! Я их обожаю – но мне трудно на них ходить, и знаешь почему? Потому что после войны мы не могли их себе позволить – их просто не было! Носили что придётся, иногда чужие обноски, купленные на барахолке и стоптанные под чужую ногу. Поэтому я и не могу носить туфли на каблуках – поздно: стопа уже сформировалась, и сформировалась чёрт знает как. Дольше получаса не выдерживаю, только дойти до работы – и переобуться. Или дойти до дому – и переобуться. А ты – учись! Красивая обувь делает любую женщину желанной, даже такую, как ты!

Теперь Саша была уже готова согласиться с матерью. Ольга Седых, с которой танцевал Славик – её, Сашин Славик! – могла, с точки зрения мамы, гордиться: у неё была развитая, высокая грудь и пышные бёдра. То есть всё то, что, по мнению Елены Степановны, нравится мужчинам, даже если те на словах отдают предпочтение девушкам модельной внешности. «Врут! – категорически заявляла мать. – Если сомневаешься, посмотри, на кого променял меня твой отец!» Надюша и правда была тем, что в старомодных романах называют «лакомым кусочком». Но ведь и сама Елена Степановна была, на взгляд дочери, вполне красивой женщиной! И отнюдь не худышкой – хотя, конечно, более изящной и хрупкой, чем нынешняя жена отца. Честно говоря, Саша думала, что дело тут не в статях, а в характере. Но она бы никогда не призналась в этом матери, иначе та предала бы её анафеме.

…Грянула фонограмма духового оркестра и прервала её невесёлые раздумья. Саша огляделась в поисках своего «сыночка» – непоседливого второклассника Женьки. Тот уже мчался к ней с противоположного конца фойе, наперегонки с таким же пострелом Витькой. Оба раскраснелись, волосы прилипли к потным лбам. «Ну, почему мне не досталась девочка? – вздохнула Саша. – Вон, стоят себе спокойненько, щебечут – всегда под рукой!» Женька, проехавшись на подошвах по гладкому бетонному полу, затормозил и сунул горячую потную ладошку в Сашину руку. С подиума, изображавшего вагон, им уже махал Букин, улыбаясь во весь рот, словно они и в самом деле не виделись несколько лет. Вот он спрыгнул на «перрон», подхватил на руки Женьку, свободной рукой обнял Сашу.

– Женька, ты чего такой взмыленный? Где тебя опять черти носили? – спрашивал Лёша под шум оркестра и толпы других ребят.

– Мы с Витькой были под лестницей! – радостно выпалил Женька.

– Дрались, что ли?

– Неееет! Витька – мой друг! Там, под лестницей, всякие штуки свалены… – Женька тут же отвлёкся, снял с Лёшиной головы армейскую пилотку и нацепил её на себя. Коротко остриженная Женькина головёшка утонула в пилотке по самые уши, и теперь он комично сверкал из-под неё глазами.