Соратники Иегу
Шрифт:
— О да! Я помню, Шарль! Я ответила, что принадлежу тебе, а если у меня будут сомнения, я их преодолею.
— А я сказал, что у меня есть обязательства, из-за которых я не могу бежать, что я неразрывно связан со своими соратниками, что есть человек, которому мы преданы и кому должны повиноваться беспрекословно. Этот человек — будущий король Франции, Людовик Восемнадцатый.
— Да, ты это говорил.
— Так вот, теперь мы свободны, Амели: нам позволил отказаться от клятвы не только король Франции Людовик Восемнадцатый, но и наш генерал
— О друг мой, ты станешь свободным человеком, ты займешь высокое положение.
— Я стану бедным изгнанником, Амели! Нам нечего надеяться на амнистию, которую получили вандейцы и бретонцы.
— Отчего же?
— Мы ведь не солдаты, дорогое дитя, мы даже не мятежники — мы Соратники Иегу!
У Амели вырвался тяжелый вздох.
— Мы разбойники, бандиты, грабители мальпостов, — продолжал Морган, умышленно делая ударение на этих словах.
— Молчи! — прошептала Амели, закрывая ему рот рукой. — Молчи, не будем говорить об этом. Объясни лучше, почему ваш король освободил вас от клятвы, почему ваш генерал отпустил вас.
— Первый консул пожелал встретиться с Кадудалем. Сначала он послал к нему твоего брата для переговоров; Кадудаль отказался пойти на соглашение. Но вскоре Кадудаль, как и мы, получил от Людовика Восемнадцатого повеление прекратить военные действия. Тут же пришло новое послание первого консула: то было охранное свидетельство вандейскому генералу, приглашение как от равного к равному посетить Париж. Кадудаль согласился и сейчас, вероятно, находится на пути в Париж. Значит, теперь можно ждать если не мира, то хотя бы перемирия.
— О Шарль, какое счастье!
— Не радуйся слишком, любовь моя.
— Отчего же?
— Знаешь, чем вызван приказ прекратить враждебные действия?
— Нет.
— Дело в том, что господин Фуше — хитрая бестия; видя, что ему с нами не справиться, он решил нас обесчестить. Он навербовал шайки мнимых Соратников Иегу и послал их в Мен и Анжу. Они не только отбирают казенные деньги, но обкрадывают и грабят пассажиров, врываются по ночам в дома и на фермы, истязают хозяев, ставят их на раскаленные угли, допытываясь, где у них спрятаны деньги. И вот эти мерзавцы, гнусные бандиты, живодеры действуют от нашего имени и якобы сражаются за те же идеи. Выходит, что полиция господина Фуше не только поставила нас вне закона, но и покрыла нас позором.
— О Боже!
— Вот что я хотел тебе сказать, дорогая Амели, прежде чем снова предложить тебе бежать со мной. Во Франции и за границей, даже при дворе государя, которому мы служили, рискуя жизнью, нас будут считать, да уже и теперь считают, негодяями, достойными эшафота.
— Пусть так… но для меня, мой любимый Шарль, ты мужественный, доблестный герой, убежденный сторонник короля, за которого продолжал сражаться, когда все сложили оружие! Для меня ты честный барон де Сент-Эрмин, или, если тебе больше нравится, благородный, храбрый, непобедимый Морган!
— Вот все, что я хотел знать, моя
— О чем ты говоришь? Я не колеблюсь ни единой минуты, ни единой секунды! Для меня это величайшая радость, счастье всей моей жизни! Я твоя жена перед Богом; Господь увенчает самые пламенные мои желания, когда я стану твоей женой перед людьми.
Морган упал к ее ногам.
— Амели! — воскликнул он. — Молю тебя на коленях, простирая руки, молю тебя от всего сердца, ответь мне: Амели, хочешь бежать со мной? Амели, ты готова покинуть Францию? Амели, ты согласна быть моей женой?
Амели выпрямилась, сжимая руками пылающий лоб, словно кровь бросилась ей в голову.
Морган схватил ее за руки, глядя на нее с тревогой.
— Ты колеблешься? — спросил он глухим, дрожащим голосом, чуть не задыхаясь.
— Нет, ни одной минуты! — порывисто воскликнула Амели. — Я была и буду твоей всегда, во всем и повсюду! Просто эта весть потрясла меня, ведь это так неожиданно!
— Подумай хорошенько, Амели: ведь я предлагаю тебе оставить родину, семью, все самое дорогое, самое священное. Последовав за мной, ты покинешь дом, где родилась, мать, родившую и вскормившую тебя, любимого брата, и он, узнав, что ты стала женой разбойника, вероятно, возненавидит и непременно будет презирать тебя.
При этих словах Морган со страхом вглядывался в глаза Амели.
Ее лицо постепенно прояснилось, озаряясь нежной улыбкой, и, словно спускаясь с неба на землю, она склонилась к Моргану, все еще стоявшему на коленях.
— О Шарль! — промолвила девушка голосом нежным, как журчание чистой и светлой реки, струившейся у ее ног. — Какое это могучее чувство — любовь, ниспосланная нам Богом! Несмотря на то что ты принес ужасные вести, я говорю тебе без боязни, без колебаний, почти без сожалений: Шарль, я следую за тобой! Шарль, я твоя! Шарль, когда мы едем?
— Амели, в нашем положении нельзя раздумывать и откладывать. Если мы едем, если ты бежишь со мной, то сию минуту: завтра мы должны быть по ту сторону границы.
— А как нам удастся бежать?
— В Монтанья стоят два оседланных коня — для тебя и для меня. У меня есть аккредитивы в двести тысяч франков на Лондон и Вену. Мы поедем туда, куда ты захочешь.
— Я буду жить там, Шарль, где будешь ты; не все ли мне равно, в какой стране, не все ли равно, в каком городе!
— Тогда едем!
— Я прошу пять минут на сборы, Шарль. Это не слишком долго?
— Куда ты идешь?
— Мне нужно проститься с любимым домом, достать твои дорогие письма, взять с собой четки слоновой кости от первого причастия, кое-какие вещицы, любимые, священные, памятные с детства. Это все, что мне останется на чужбине от матери, от семьи, от Франции; я соберу все это и сейчас же вернусь.