Соратники Иегу
Шрифт:
Слух путника, обостренный волнением, как и все его чувства, внезапно уловил звон колокольчика.
Он поспешно отворил дверцу, выскочил из кареты, быстрым шагом пересек двор, поднялся на крыльцо и увидел на лестнице, ведущей во второй этаж, толпу людей.
Путник стремительно взбежал по ступенькам и услышал приглушенные слова молитв, доносившихся как будто из спальни Амели.
Он бросился туда; двери были распахнуты настежь.
У изголовья кровати стояли на коленях г-жа де Монтревель и маленький
Священник из церкви святой Клары после соборования причащал Амели в последний раз; эта печальная церемония происходила при свете церковных свечей.
В путешественнике, который вышел из кареты у ворот замка, молящиеся узнали Ролана и расступились перед ним; обнажив голову, он вошел в комнату Амели и встал на колени рядом с матерью.
Умирающая лежала на спине, скрестив руки на груди; голова ее покоилась высоко на подушке, глаза были устремлены к небу, точно в экстазе.
Амели как будто не заметила появления Ролана.
Казалось, ее тело еще было на земле, а душа уже витала где-то в небесах.
Госпожа де Монтревель ощупью отыскала руку Ролана и, крепко сжав ее, с плачем склонила голову на плечо сына.
Амели, должно быть, не слышала материнских рыданий, так же как не видела вошедшего Ролана; она сохраняла полную неподвижность. Только когда совершилось предсмертное причащение и священник, напутствуя умирающую, обещал ей вечное блаженство, ее бледные губы дрогнули и она прошептала слабым голосом, но вполне явственно:
— Да будет так.
Снова зазвонил колокольчик. Первым из комнаты вышел мальчик-служка, за ним два причетника со свечами, еще один с крестом и, наконец, священник, который нес святые дары.
Все посторонние последовали за торжественной процессией, остались только слуги и члены семьи.
В доме, где минуту назад было так шумно и многолюдно, стало тихо и пусто.
Умирающая не пошевельнулась; она по-прежнему лежала молча, скрестив руки на груди и подняв глаза к небу.
Через несколько минут Ролан, нагнувшись к г-же де Монтревель, сказал ей на ухо:
— Пойдемте, матушка, мне надо с вами поговорить. Госпожа де Монтревель встала с колен и подвела Эдуарда к постели сестры; мальчик поднялся на цыпочки и поцеловал Амели в лоб.
Госпожа де Монтревель подошла вслед за ним и, горько рыдая, запечатлела поцелуй на челе дочери.
Последним приблизился Ролан; сердце его разрывалось от горя, но глаза были сухи; он дорого бы дал, чтобы излить слезы, накипевшие у него в груди.
По примеру матери и брата он осторожно поцеловал Амели.
Девушка оставалась такой же безучастной и недвижимой, как и прежде. Мальчик впереди, а за ним г-жа де Монтревель и Ролан направились к
двери. Но, не успев переступить порог, все трое вздрогнули
Ролан обернулся.
Амели еще раз повторила имя брата.
— Ты звала меня, Амели? — спросил Ролан.
— Да, — отвечала девушка.
— Одного или вместе с матушкой?
— Одного тебя.
В ее голосе, явственном, но лишенном всякого выражения, было что-то леденящее душу; казалось, это голос из иного мира.
— Ступайте, матушка, — сказал Ролан, — вы слышите, Амели хочет говорить со мной наедине.
— Боже мой! — прошептала г-жа де Монтревель. — Может быть, еще осталась какая-то надежда…
Как ни глухо были произнесены эти слова, умирающая все слышала.
— Нет, матушка, — молвила она. — Господь дозволил мне увидеться с братом, но нынче ночью он призовет меня к себе.
Госпожа де Монтревель тяжело вздохнула.
— Ролан! Ролан! — простонала она. — Можно подумать, что она уже отошла в иной мир.
Ролан подал знак, чтобы их оставили наедине, и г-жа де Монтревель удалилась вместе с Эдуардом.
Проводив их, Ролан затворил дверь и с неизъяснимым волнением вернулся к изголовью кровати.
Тело Амели уже начало коченеть, как у покойницы, дыхание было так слабо, что зеркало не потускнело бы, если поднести его к губам; одни глаза, блестящие, широко раскрытые, пристально смотрели на Ролана. Казалось, вся жизнь этого безвременно угасающего существа сосредоточилась во взоре.
Ролану доводилось слышать о том странном состоянии экстаза, которое есть не что иное, как каталепсия.
Он понял, что Амели уже во власти агонии.
— Я здесь, сестра, — проговорил он. — Что ты хотела мне сказать?
— Я знала, что ты приедешь, — отвечала девушка все так же бесстрастно, — и я ждала тебя.
— Как ты могла знать, что я приеду? — удивился Ролан.
— Я видела тебя. Ролан содрогнулся.
— И ты знала, зачем я еду? — спросил он.
— Да, я так пламенно молила Бога, что он даровал мне силы встать и написать тебе.
— Когда это было?
— Вчера ночью.
— Где же письмо?
— Письмо у меня под подушкой, возьми и прочти. Ролан с минуту колебался; ему казалось, что сестра бредит.
— Бедняжка Амели! — прошептал он.
— Не надо жалеть меня, — молвила девушка, — я хочу последовать за ним.
— За кем? — не понял Ролан.
— За тем, кого я любила и кого ты убил.
Ролан невольно вскрикнул: без сомнения, она бредила, о ком же она могла говорить?
— Амели, — сказал он, — я приехал, чтобы спросить у тебя…
— О лорде Тенли, я знаю, — прервала его девушка.
— Ты знаешь? Откуда?
— Я же сказала, что видела тебя и знала, зачем ты едешь.
— Тогда ответь мне.