Соратники Иегу
Шрифт:
Но сэр Джон, не заботясь о спасении души, стал спокойно осматривать свои пистолеты. Он проверил, в порядке ли запал, привел в действие курки, испытывая исправность пружин, и попробовал, прочно ли сидят пули. И, не ожидая, пока истекут дарованные ему пять минут, он обратился к Соратникам Иегу:
— Господа, я готов. А вы?
Молодые люди переглянулись и по знаку начальствующего двинулись прямо на сэра Джона, окружая его со всех сторон.
Начальствующий по-прежнему стоял неподвижно у алтаря, наблюдая разыгравшуюся
У сэра Джона было всего два пистолета, и он мог убить только двоих.
Он наметил себе жертвы и выстрелил.
Двое соратников Иегу упали, обагрив кровью церковные плиты. Остальные, словно ничего не произошло, не замедлили шага и надвигались на сэра Джона.
Англичанин схватил пистолеты за стволы и стал наносить удары рукоятками.
Он обладал богатырской силой, и с ним было не так-то легко справиться. Около десяти минут посреди клироса метался бесформенный клубок человеческих тел; потом это беспорядочное движение прекратилось. Соратники Иегу разошлись направо и налево, каждый к своему сиденью, а сэр Джон остался лежать на пьедестале, руки и ноги его были скручены веревками, какими опоясывались монахи.
— Ты вверил свою душу Богу? — спросил начальствующий.
— Да, убийца! — отвечал сэр Джон. — Я жду удара! Монах взял кинжал, лежавший на престоле, и поднял его высоко над головой. Подойдя к сэру Джону, он занес кинжал над его грудью.
— Сэр Джон Тенли, — проговорил он, — ты отважный человек и, конечно, честный. Поклянись, что ты не обмолвишься ни единым словом о том, что ты видел здесь! Поклянись, что при любых обстоятельствах ни узнаешь ни одного из нас, — и мы оставим тебя в живых!
— Как только я выйду отсюда, — ответил сэр Джон, — я немедленно донесу на вас! Как только окажусь на свободе, стану вас преследовать!
— Поклянись! — повторил монах.
— Нет, — отвечал англичанин.
— Поклянись! — в третий раз приказал монах.
— Никогда! — отрезал сэр Джон.
— Ну, так умри, раз ты сам этого хочешь!
И он вонзил кинжал по самую рукоятку в грудь сэра Джона. У англичанина не вырвалось ни единого вздоха: то ли он на редкость владел собой, то ли был мгновенно убит.
— Правосудие свершилось! — торжественно провозгласил монах, сознавая, что исполнил свой долг.
И, оставив кинжал в груди сэра Джона, он вернулся на свое место у алтаря.
— Братья, — сказал он, — вам уже известно, что вы приглашены на бал жертв, который состоится в Париже, на Паромной улице, в доме номер тридцать пять, двадцать первого января, в годовщину смерти короля Людовика Шестнадцатого.
И он удалился, а за ним в подземелье последовали десять монахов с факелами в руках. Два факела, оставленные на клиросе, освещали неподвижные тела.
Через минуту вошли братья-прислужники, при свете факелов подняли два трупа, лежавшие на каменном полу, и унесли их в подземелье.
Потом они вернулись, взяли тело
А теперь, если читатели спросят нас, почему так по-разному обошлись с Роланом и с англичанином, почему к одному проявили снисходительность, а к другому жестокость, мы им ответим.
Вспомните, что Морган позаботился о безопасности брата Амели: жизнь Ролана стала священной для Соратников Иегу, ни один из них не имел права его умертвить.
XIX. ДОМИК НА УЛИЦЕ ПОБЕДЫ
Пока сэра Джона Тенли переносят в замок Черных Ключей, пока Ролан спешит домой, пока посланный Роланом крестьянин бежит в Бурк сообщить доктору Милье, что случилась беда и его присутствие необходимо в доме г-жи де Монтревель, мысленно перенесемся через пространство, отделяющее Бурк от Парижа, и через время, истекшее между 16 октября и 7 ноября, то есть между 24 вандемьера и 16 брюмера, и войдем в четыре часа пополудни в домик на улице Победы, который стал историческим благодаря знаменитому заговору 18 брюмера, созревшему в его стенах.
Этот дом уцелел до наших дней и, кажется, сам удивляется, что после стольких смен правительств на его двойных дубовых дверях еще красуются консульские фасции; он стоит под номером 60 на правой стороне улицы и открыт для любопытных посетителей.
Пройдем по длинной и узкой липовой аллее, что тянется от ворот к двери дома, пересечем переднюю, повернем по коридору направо и, поднявшись по лестнице из двадцати ступенек, войдем в рабочий кабинет с зелеными обоями, где все занавески, стулья, кресла и диванчики такого же цвета.
Стены увешаны географическими картами и планами городов. По обеим сторонам камина высятся книжные шкафы кленового дерева; стулья, кресла, диванчики и столы завалены книгами; лишь с трудом можно примоститься на кончике стула, а на столах так тесно, что негде писать.
Среди гор рапортов, писем, брошюр и книг сидит человек и, вырывая у себя волосы на голове от нетерпения, бьется над страницей с заметками, расшифровать которые куда труднее, чем иероглифы луксорского обелиска.
Он уже впадал в отчаяние, когда дверь отворилась и вошел молодой офицер в мундире адъютанта.
Секретарь поднял голову, и лицо его засияло.
— А! Это вы, милый Ролан! — воскликнул он. — Я страшно рад видеть вас сразу по трем причинам: во-первых, я до смерти соскучился; во-вторых, генерал ждет вас с нетерпением и требует вас во что бы то ни стало; в-третьих, вы поможете мне разобрать слово, над которым я мучаюсь добрых десять минут… Но прежде всего обнимемся!
Секретарь и адъютант дружески обнялись.
— Что ж, посмотрим, на каком слове вы застряли, дорогой Бурьенн, — сказал адъютант.