Соратники Иегу
Шрифт:
— Да будь у меня дурные новости, разве я стал бы тебе их сообщать?
— Как это утешительно!
— Успокойся, у меня только хорошие новости, но я решил привлечь тебя к участию в заговоре.
— Чего же ты хочешь?
— Садись сюда и пиши Гойе!
— Что мы не придем к нему обедать?
— Нет, чтобы он пришел с женой к нам завтракать. Мы с ним такие любящие друзья, что не наглядимся друг на друга!
Жозефина уселась за миниатюрный секретер розового дерева.
— Диктуй, — сказала она, — я буду писать.
— Вот так так! Это чтобы узнали мой стиль! Полно!
Жозефина улыбнулась, выслушав этот комплимент, подставила лоб Бонапарту, горячо поцеловавшему ее, и стала писать; приводим это послание дословно:
«Гражданину Гойе, президенту Исполнительной Директории Французской Республики…»
— Так хорошо?
— Отлично. Ему недолго носить этот титул, так уж не будем скупиться.
— Но ему ничто не грозит?
— Я сделаю все, что он захочет, если он сделает то, чего я хочу! Продолжай, мой друг!
Жозефина снова взялась за перо и написала следующее:
«Приходите завтра, любезный Гойе, с Вашей супругой к восьми часам утра позавтракать со мной. Не вздумайте отказываться! Мне хочется поговорить с Вами на весьма интересные темы.
До свидания, мой дорогой Гойе! Не сомневайтесь в моей искренней дружбе!
Ла Пажери-Бонапарт».
— Я написала «завтра», — сказала Жозефина, — и мне придется проставить на письме «семнадцатое брюмера».
— И ты не солжешь, — заметил Бонапарт, — сейчас ровно полночь. Действительно, еще один день канул в бездну времен: часы на стене пробили двенадцать.
Бонапарт внимал ударам, серьезный и задумчивый. Оставалось только двадцать четыре часа до торжественного дня, к которому он готовился добрый месяц, о котором он мечтал целых три года!
Сделаем же то, чего так бы хотелось ему: перескочим через двадцать четыре часа, остающиеся до дня, о котором история еще не вынесла своего суда, и посмотрим, что происходило в семь часов утра в различных местах Парижа, где события, о каких мы сейчас расскажем, должны были вызвать чрезвычайное впечатление.
XXIII. «ALEAJACTAEST» note 16
В семь часов утра министр полиции Фуше вошел в кабинет Гойе, президента Директории.
— О! — воскликнул, увидев его, Гойе. — Какие события произошли, господин министр полиции, что я имею удовольствие видеть вас у себя так рано?
— Вы еще не знакомы с декретом? — спросил Фуше.
— С каким декретом? — удивился почтенный Гойе.
— Декретом Совета старейшин.
— Когда он был издан?
— Сегодня ночью.
Note16
«Жребий брошен» (лат.)
— Так, значит, Совет старейшин теперь собирается по ночам?
— Да, в случае крайней необходимости.
— О чем же идет речь в этом декрете?
— Он переносит заседания Законодательного корпуса
Гойе почувствовал всю силу удара. Он понял, какие выгоды извлечет из этого перемещения предприимчивый гений Бонапарта.
— А давно ли, — спросил Гойе, — министр полиции превратился в курьера Совета старейшин?
— Вы заблуждаетесь, гражданин президент, — отвечал бывший член Конвента, — сегодня утром я на высоте своего положения как никогда; я пришел вам сообщить о событии, которое может иметь самые серьезные последствия.
Фуше, еще не уверенный в успехе заговора, затеянного на улице Победы, был не прочь на всякий случай обеспечить себе возможность возвращения в Люксембургский дворец.
Но Гойе, при всей своей доверчивости порядочного человека, слишком хорошо знал Фуше, чтобы дать себя одурачить.
— Надобно было еще вчера сообщить мне о декрете, гражданин министр, а не сегодня утром, ведь вы приносите мне это известие лишь на несколько минут раньше официального сообщения, которое я вот-вот получу.
И действительно, в этот миг появился секретарь и доложил президенту, что прибыл курьер, посланный инспекторами дворца Старейшин, и просит разрешения передать послание.
— Пусть войдет! — бросил Гойе.
Вошел курьер и вручил президенту письмо. Тот быстро распечатал его и прочитал:
«Гражданин президент!
Комиссия спешит поставить Вас в известность о декрете, которым резиденция Законодательного корпуса переносится в Сен-Клу.
Декрет будет Вам послан. Но в настоящий момент мы заняты проведением различных мер по обеспечению безопасности.
Мы приглашаем Вас явиться на заседание Комиссии старейшин. Вы встретите там Сиейеса и Дюко.
С братским приветом.
Барийон, Фарг, Корне».
— Хорошо, — сказал Гойе курьеру, отсылая его движением руки.
Курьер вышел.
Гойе повернулся к Фуше.
— О! — воскликнул он. — Заговор идет полным ходом: мне сообщают о декрете, но не посылают его! К счастью, вы мне скажете, в каких выражениях он составлен.
— Но я ничего не знаю, — ответил Фуше.
— Как? Происходит заседание Совета старейшин, и вам, министру полиции, ничего не известно? А между тем это чрезвычайное заседание, которое выносит важное постановление!
— Нет, мне было известно о заседании, но я не смог там присутствовать.
— И у вас на нашлось секретаря-стенографа, который мог бы записать все до последнего слова и принести вам протокол заседания? Ведь, по всей вероятности, на этом заседании решалась судьба Франции!.. Ах, гражданин Фуше, вы весьма неумелый министр полиции или, вернее, более чем ловкий!
— Будут у вас какие-нибудь распоряжения? — спросил Фуше.
— Никаких, гражданин министр! — отвечал президент. — Если Директория найдет нужным давать распоряжения, она выберет людей, достойных доверия. Можете возвращаться к тем, кто вас послал! — прибавил он, поворачиваясь спиной к своему собеседнику.