Сорняк, обвивший сумку палача
Шрифт:
— Бобы, видите ли, — произнесла Матушка Гусыня, — оказались волшебными, и за ночь они выросли в бобовый стебель, поднявшийся выше облаков.
Что ж, все знают сказку о Джеке и бобовом зернышке, поэтому нет нужды повторять ее. В течение следующего часа история разворачивалась так, как сотни лет до этого: восхождение Джека, замок в облаках, великанья жена, спрятавшая Джека в печке, волшебная арфа, мешки с золотом и серебром — все это было вызвано к блестящей жизни гением Руперта.
Он держал нас в своих ладонях с начала и до конца, как будто он был великаном, а мы — Джеком.
Моя голова гудела от вопросов. Как Руперт умудрялся управлять светом, звуковыми эффектами, музыкой и декорациями, одновременно манипулируя несколькими марионетками и говоря всеми голосами? Как он заставил расти бобовый стебель? Как Джек и великан могли устроить такую забавную погоню, не перепутавшись веревочками? Как восходило солнце? А луна?
Матушка Гусыня была права: бобы действительно оказались волшебными, и они околдовали нас всех.
Конец близился. Джек спускался по стеблю с сумками, полными серебра и золота, на талии. Великан преследовал его по пятам.
— Стой! — зарычал голос великана. — Стой, воришка, стой!
Не успел Джек спуститься на землю, как он уже звал мать.
— Мама! Мама! Неси топор! — закричал он и схватил его у нее из рук, соскочив на землю. Он начал яростно рубить бобовый стебель, который отдергивался от острого лезвия, словно ему больно.
Музыка нарастала до крещендо, и наступил странный момент, когда показалось, что время застыло. Затем стебель повалился на землю, и через секунду рухнул великан.
Он приземлился на двор перед домиком, на фоне его огромного торса домик казался маленьким, остекленевшие глаза пусто уставились над нашими головами. Великан был мертв, как камень.
Дети завопили — даже некоторые родители повскакивали на ноги.
Конечно, это был Галлигантус, монстр на крюке, которого я видела перед спектаклем. Но я понятия не имела, как потрясающе будет выглядеть его падение и смерть из зрительного зала.
Мое сердце колотилось о ребра. Превосходно!
— Так умер Галлигантус, — произнесла Матушка Гусыня, — жестокий великан. Спустя некоторое время его жене стало одиноко на небе, и она нашла другого великана в мужья. Джек и его мать, теперь богаче, чем мечтали в самых безумных фантазиях, жили, как все хорошие люди, долго и счастливо. И мы знаем, что так будет и у вас — у всех и каждого.
Джек беззаботно отряхнул руки, как будто убийство великанов было его повседневным занятием.
Красные занавеси медленно сомкнулись, и после этого в приходском зале начался ад.
— Это дьявол! — завопил женский голос позади зала. — Дьявол унес маленького мальчика и вздернул его! Господи, помоги нам! Это дьявол!
Я обернулась и увидела, как кто-то качается в открытых дверях. Безумная Мэг. Она указывала пальцем на сцену, а затем закрыла лицо руками. В это время зажегся верхний свет.
Викарий поспешил к ней.
— Нет! Нет! — крикнула она. — Не трогайте старую Мэг! Оставьте ее!
Он как-то ухитрился взять ее за плечи и бережно, но твердо увести на кухню, откуда еще в течение
— Дьявол! Дьявол! Дьявол забрал бедного Робина!
Тишина воцарилась в помещении. Родители начали выводить детей — теперь притихших — к выходу.
Женщина из помощниц бесцельно побродила, прибираясь, и заторопилась прочь — вероятно, посплетничать, прикрывая рот руками, полагаю я.
Я оказалась в одиночестве.
Ниалла исчезла, хотя я не видела, как она уходила. Поскольку я слышала тихое бормотание голосов за сценой, Руперт, предположительно, до сих пор на мосту над кукольной сценой.
В этот момент я решила пустить в дело физику. Как я говорила, викторианские архитекторы зала сделали из его внутренностей идеальный звуковой отражатель. Обширные пространства темной лакированной деревянной обшивки подхватывали малейший звук и прекрасно его фокусировали. Стоя в центре помещения, я обнаружила, что благодаря своему острому слуху могу с легкостью разобрать каждое слово. Один из голосов, которые до меня доносились, принадлежал Руперту.
— Черт побери! — говорил он громким шепотом. — Черт побери, Ниалла!
Ниалла ничего не ответила, хотя мне показалось, что я слышу всхлипывание.
— Что ж, мы должны положить этому конец. Это очевидно.
Положить конец чему? Она сказала ему, что беременна? Или он говорит о своей ссоре с Маттом Уилмоттом? Или с Гордоном Ингльби?
Больше я ничего не расслышала, потому что дверь в кухню отворилась и в зал вышли викарий, ведущий под руку Безумную Мэг, и две помощницы.
— Об этом не может быть и речи, — говорила Синтия, — не может быть и речи. Это место провоняло испарениями красок. Так что у нас негде…
— Боюсь, в этом случае я должен отклонить твои возражения, дорогая. Этой бедняжке надо где-то отдохнуть, и вряд ли мы можем отослать ее…
— В лесную лачугу? — спросила Синтия, и ее щеки залила краска.
— Флавия, детка, — сказал викарий, заметив меня. — Ты не могла бы сбегать в дом священника? Дверь открыта. Будь так добра, убери книги с кушетки в моем кабинете… не важно, куда ты их положишь. Мы сейчас туда придем.
Внезапно из-за кулис появилась Ниалла.
— Секундочку, викарий, — произнесла она. — Я иду с вами.
Я видела, что она держит себя в руках, но с трудом.
Кабинет викария выглядел так, словно Чарльз Кингсли [47] только что отложил перо и вышел из комнаты. Книжные полки от пола до потолка были тесно заставлены книгами, которые, судя по мрачным переплетам, могли быть посвящены исключительно духовным вопросам. Заваленный стол заслонял большую часть единственного в комнате окна, и черная софа, набитая конским волосом, — Эверест пыльных книг — наклонилась под невероятным углом на потертом турецком ковре.
47
Чарльз Кингсли (1819–1875) — английский священник, проповедник и писатель.