Сорок монет
Шрифт:
— Подождет, — уверенно сказал поэт. — Пока я буду читать стихи, ты полежишь, остальное я беру на себя. Честно говоря, никто из нас не выдерживает такой спешки! Надо жалеть людей!
Караван подошел к колодцу. Пастухи, уже напоили овец холодной соленой водой и сели готовить ужин. Они и прежде встречали этот караван. Узнав усатого караван-баши, важно восседающего на осле, старший пастух сказал:
— А, это ты, Эсен? Иди к нам! — И обратился к подпаскам: — Помогите им!
Подпаски разгрузили караван. Снова наполнили водой корыта,
За ужином широкоплечий пастух, внимательно посмотрев на Кемине, спросил у Эсен-мурта:
— Кто он? Я что-то не знаю этого человека.
— Не торопись узнать меня. У нас в запасе еще ночь и день, завтра познакомимся, — улыбнулся Кемине, ответив за Эсен-мурта.
Караван-баши не понравилась эта шутка. Он спешил в Хиву и торопил караван, не считаясь с тем, что люди падали от усталости. «Всюду этот человек лезет не в свое дело», — пробурчал он себе под нос. А Яздурды-ага объяснил пастуху:
— Это, Сары-чабан, наш поэт Кемине.
Широкоплечий пастух поспешно поставил уже поднесенною ко рту пиалу. Горячий чай выплеснулся на песок. Не доверяя словам, старика, Сары-чабан снова пристально всматривался в лицо поэта:
— Кемине?!
— Выходит, что так, — смеясь, ответил тот.
— Как вы попали к нам, уважаемый шахир?! — воскликнул Сары-чабан и протянул к нему для приветствия руки. — Хоть нам и не приходилось вас видеть, но ваше имя мы знаем и стихи ваши любим. А недавно, Язлы ездил в аул, он выучил еще два новыхваших стихотворения.
И Сары-чабан обратился к сидевшему в стороне маленькому смуглому подпаску:
— Язлы, ну-ка прочитай нам еще раз то, что читал.
Язлы потупился и, покусывая травинку, смущенно признался:
— Я не смею. Пусть лучше сам поэт прочитает.
Сары-чабан погладил свою редкую бороду, подумал и возразил:
— Нельзя его просить. Шахиру нужно отдохнуть.
Язлы настаивал:
— При самом поэте я не могу читать.
Сары-чабан недовольно проворчал:
— Я тебя расхваливал, а ты, вижу, этого не стоишь…
Видя, как еще больше смутился и покраснел маленький Я злы, Яздурды-ага пришел ему на помощь:
— Ну хватит тебе, Сары, оставь парня в покое. Мы все-таки попросим Кемине почитать, и он нам не откажет. Не так ли, поэт? Или ты вправду очень устал?
Кемине многозначительно сказал:
— Если даже и устал, буду читать.
После стихов завязалась беседа. Шахир поведал пастухам, что весна в их краях была в этом году засушливая и бедняки уже осенью, наверное, почувствуют недостаток в пище.
— Значит, и в Серахсе голод? — спросил Сары-чабан с грустью. — Язлы, возвратившись из Мары, тоже говорил, что и там голод. Плохо будет, если народ начнет умирать, как в прошлом году.
— Да, плохи наши дела, Сары-чабан, — согласился Кемине. — Но больше всего меня печалит и возмущает, что чем засушливей год, чем труднее бываем простым людям,
Эсен-мурт резко поставил миску, наполненную чалом [15] .
15
Чал — напиток, изготовляемый из кислого верблюжьего молока.
— Что ты хочешь этим сказать?
Поэт невозмутимо ответил:
— А ты спроси у Яздурды, что я хочу сказать.
— О чем думает он, я и без расспросов знаю, — вскипел Эсен-мурт. — Его я насквозь вижу. Он требует справедливости и хорошей платы, подстрекает Овеза, а сам не отрабатывает и того, что ест. Вот если бы все были такими, как Гельды! Для него никаких денег не жалко — один работает за троих. А этим двум лишь бы попить да поесть, и все шепчутся о чем-то. Будь на моем месте другой, давно бы выгнал обоих… А если Яздурды не нравится работать только за еду, пусть уходит. Его никто не держит.
— Ты попал в точку. И я хотел сказать о том же, — Кемине погрозил ему пальцем. — Что можно требовать от Яздурды, работающего только за пищу? У него что — нет рук или ног или он без языка и ума? Почему ты не работаешь за еду, а он должен? Ты приедешь в Хиву и получишь тысячи золотых, а ему нечем будет прикрыть спину. Почему?
— Об этом ты спрашивай не у меня, у всемогущего аллаха!
— У аллаха? — с гневом повторил поэт. — Нет, мне известно, у кого спрашивать, только я еще не знаю, как это нужно сделать!
Как ни приятно было Яздурды-аге слышать эти слова, но такой разговор снова мог обернуться скандалом, и он попросил поэта:
— Мамедвели, братец, не горячи свою кровь понапрасну, лучше прочти нам свои стихи.
Внимательно посмотрев в глаза Яздурды-аги, поэт сказал:
— Зря ты считаешь, что я говорю понапрасну! Над этим я размышляю всю свою жизнь. Понимаешь ли ты это?
Яздурды-пальван начал его уговаривать:
— Вах, я понимаю, но все-таки…
— Пусть будет по-твоему, Яздурды-пальван! — согласился поэт. — Я прочту столько стихов, сколько вы все захотите, но этот разговор не забывайте! Ответ на вопрос: что нам делать? — мы будем искать вместе. И если будем искать все вместе, обязательно найдем!
После этих слов Кемине начал читать стихи. Его окружили пастухи и слуги Эсен-мурта. Сам караван-баши уже не хотел слушать поэта. Наевшись, он встал, подошел к глубокому колодцу, заглянул в него, свистнул, прислушался, постоял немного, посмотрел на овец, потом взобрался на песчаный холм и присел там на корточках, похожий на хищного орла.
Вслед за Эсен-муртом ушел и больной Овез, захватив с собой бурку одного из пастухов. Бросив ее на мягкий песок, он сделал из тельпека подушку, лег и сразу уснул.