Сорок пять(изд.1982)
Шрифт:
— Иду, монсеньер.
— И если в твоих поисках… погоди… если в твоих поисках ты заметишь, что этот дом интересен по своему убранству… Ты ведь знаешь, Орильи, как я люблю фламандские дома…
— Да, монсеньер.
— Тогда ты меня позовешь.
— Мигом позову, монсеньер, положитесь на меня.
Орильи встал и легко, словно птица, упорхнул в соседнюю комнату, из которой был ход наверх. Спустя пять минут он вернулся к своему повелителю.
— Ну что? — спросил герцог.
— А то,
— Почему jh так думаешь?
— Да потому — тьфу пропасть! — что в верхнее помещение не так-то легко проникнуть.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Что вход охраняет дракон.
— Что за глупая шутка, музыкантишка?
— Увы, монсеньер, это не глупая шутка, а печальная истина. Сокровище находится на втором этаже, в комнате, перед дверью которой лежит человек, закутанный в большой серый плащ.
— О-го-го! Господин дю Бушаж позволяет себе посылать солдата для охраны дамы своего сердца?
— Это не солдат, монсеньер, а, вероятнее всего, слуга дамы или самого графа.
— И каков он на вид, этот слуга?
— Монсеньер, его лица я никак не мог разглядеть, но зато явственно видел большой фламандский нож, заткнутый за пояс; он крепко сжимает его кулаком, на вид весьма увесистым.
— Это прелюбопытно, — молвил герцог, — расшевели-ка малость этого парня, Орильи!
— Ну нет, монсеньер!
— Как!.. Ты осмелишься…
— Осмелюсь сказать, что меня не только изукрасит фламандский нож, но я еще наживу себе смертельных врагов в лице господ де Жуаезов, любимцев двора. Будь вы королем Нидерландов — куда ни шло, но сейчас, монсеньер, мы должны ладить со всеми, в особенности с теми, кто спас нам жизнь, а спасли ее братья Жуаезы. Имейте в виду, монсеньер, если вы об этом не скажете, они сами это сделают.
— Ты прав, Орильи, — согласился герцог, топнув ногой, — прав, как всегда, и все же…
— Понимаю, но…
— Я хочу видеть эту женщину, Орильи, слышишь?
— Возможно, вы ее и увидите, но только не в открытую дверь.
— Пусть так, — согласился герцог. — Если не в открытую дверь, то хоть в закрытое окно.
— А! Это дельная мысль, монсеньер, и я мигом добуду вам приставную лестницу.
Орильи прокрался во двор и прямо направился к навесу, под которым ониские кавалеристы поставили лошадей. Он нашел там то, что почти всегда можно найти под навесом, а именно — лестницу, и, выйдя на улицу, прислонил ее к наружной стене дома.
Нужно быть принцем крови, властвующим в силу «божественного права», чтобы на глазах у часового отважиться на действия, столь дерзкие и оскорбительные для дю Бушажа, как те, которые предпринял герцог.
Орильи это понимал и обратил
Франциск пожал плечами и прямиком направился к часовому.
— Друг мой, — сказал он солдату, — это, кажется, СА мое высокое место в поселке?
— Да, монсеньер, — ответил часовой, который, узнав Франциска, почтительнейше отдал ему честь, — и, не будь этих старых лип, при лунном свете были бы хорошо видны окрестности.
— Я так и думал, — молвил герцог, — вот я и велел принести эту лестницу, чтобы поверх деревьев обозреть местность… Ну-ка полезай, Орильи, или нет, лучше полезу я: начальник должен все видеть сам.
Герцог взобрался на самый верх лестницы, Орильи остался внизу.
Комната, где Анри поместил Диану, была устлана циновками; в ней стояла массивная дубовая кровать с шерстяным пологом, стол и несколько стульев.
Весть о гибели герцога Анжуйского, казалось, сняла с души Дианы тяжкое бремя; она попросила Реми принести ей поесть, и тот с величайшей радостью исполнил эту просьбу. Ужин был очень легкий, и все же после него Диана почувствовала, что глаза у нее слипаются и голова клонится на плечо. Реми заметил это. Он потихоньку вышел и лег у порога, потому что всегда поступал так со времени их отъезда из Парижа.
Диана спала, облокотись о стол, подперев голову рукой, откинувшись стройным станом на спинку высокого резного стула. Уста были полуоткрыты, пышные волосы ниспадали на откинутый капюшон грубой мужской Одежды; небесным видением должен был счесть Диану тот, кто намеревался нарушить покой ее сокрытого от всех убежища.
Восторг, вызванный этим зрелищем, выразился в лице и движениях герцога; опершись руками о подоконник, он жадно глядел на представшее его взору чарующее создание.
Но вдруг лицо герцога омрачилось, и он с лихорадочной поспешностью спустился вниз. Казалось, он хотел поскорее уйти от света, падавшего из окна. Очутившись на улице, в полумраке, он прислонился к стене, скрестил руки на груди и задумался.
Орильи, исподтишка наблюдавший за ним, подметил, что взор его устремлен в одну точку, как это бывает с человеком, перебирающим смутные, далекие воспоминания.
Простояв минут десять в глубоком раздумье, герцог снова взобрался наверх и снова начал пристально глядеть в окно.
Неизвестно, долго ли пребывал он еще в таком положении, если б к лестнице не подбежал Орильи.
— Спускайтесь вниз, монсеньер, — сказал музыкант, — я слышу чьи-то шаги.
Герцог прислушался.
— Я ничего не слышу, — сказал он немного погодя.
— Вероятно, тот, кто шел, спрятался; какой-нибудь соглядатай, который следит за нами.