Сорок пять лет на эстраде
Шрифт:
А между тем люди, узнавшие о том, что ложу в каком-нибудь периферийном театре, которую они посещают, не по чину называют «правительственной» и что для входа в жалкий их кабинет существует «бюро пропусков», а на улице их сопровождает охрана, хотя напасть на такую «персону» могут только либо собственная жена, либо теща, – так вот, узнавшие об этом советские люди сначала начинают смеяться, а потом в этом смехе появляются нотки, от которых уже никакие «пропуска» не спасают… И тогда, хоть сегодня они еще гордые, но пустые «вельможи», а назавтра – от них ни кожи, ни рожи!
Роль народа в истории очень подчеркивал
Нос – это инструмент чрезвычайно разносторонний!
Враги и сегодня побаиваются совать нос в наши дела, зная, что мы не даем водить себя за нос, при неудачах не вешаем носа, а при нужде можем так щелкнуть по носу, что они рискуют остаться вовсе без носа! Ну а каково быть без носа, – вы, товарищ фельетонист, можете судить по себе…
– Позвольте, спрашиваю, а при чем здесь я вообще?
А нос отвечает:
– А как же? Вы столько времени беседуете со мной и не замечаете, что нос-то я ваш?!
– Как – мой? – кричу я. Хватаюсь за зеркало, а у меня действительно, прямо по Гоголю, вместо носа – пустое, гладкое место. Вглядываюсь в нос, сидящий передо мной, – мой нос! Чуточку, знаете ли, красноватый, потому что без моего участия некоторые цифры в отчетах товарища Микояна были бы несомненно чуть сниженными, – ну, словом, мой нос!
– Милостивый государь! – кричу я. – Потрудитесь вернуться обратно! Меня могут вызвать в Министерство культуры!
А нос смеется и говорит:
– Успокойтесь! Министерству культуры спящие не нужны. А когда вы проснетесь, я буду на месте. Вот вы без меня столько времени искали любимого литературного героя – и не нашли. А любимый герой-то у вас – словно шишка у алжирского бея – под самым носом! Это же чепуха – ставить памятники героям литературных произведений. Ставьте их писателям, создающим этих героев! Но такая же чепуха воспевать одни лишь новые стройки, моря и каналы, забывая, что создал эти моря и каналы – человек, самое величественное и драгоценное создание нашей эпохи!
Он-то и должен быть самым любимым героем. Разве не увлекательно интересно, как он живет, как работает, кого любит и кого ненавидит, какую получает зарплату и всегда ли хватает ее?
Не памятники при жизни, а вот хорошую, доступную по цене мебель, рассчитанную не только лишь на дворцы, но и на одну скромную комнату, в которой пока еще чаще всего живет наш герой, – это нужно! Нужны красивые, прочные, недорогие костюмы, не сказочные семиверстные сапоги, но и не сапоги, в которых больше семи верст пройти невозможно – развалятся! Не ковры-самолеты, но и не ковры, равные по цене самолету, не скатерти-самобранки, но и не брань из-за скатерти! Это же плохо, когда в рабочей столовой человек жалуется, что чай не сладок, а ему отвечают, что он его неверно мешает. Он, видите ли, крутит ложечкой слева направо, а сахар часто уплывает налево…
Пусть будет еще больше вкусных
Укажите человеку его недостатки – их много! Но не забывайте достоинств! У советских людей они велики и прекрасны! И если их еще не почуяли чьи-то носы – кстати, не только писательские, – значит, эти носы либо очень задрались в небо, либо начисто куда-то сбежали и надо их поставить на место.
Товарищи! Проверьте ваши носы!
С этими словами я и проснулся…
1953
Гвоздь в сапоге
Есть, дорогие товарищи, какая-то особая, непередаваемая прелесть в перелистывании старых, пожелтевших газет и журналов. В ленинградской «Вечерней Красной газете», например, издаваемой в первые годы революции, мне попалась статейка, автор которой в справедливо-негодующем тоне описывал роскошь и расточительство, позволяемые себе в частной жизни последним русским царем Николаем Вторым.
Среди беспробудного пьянства, разврата, глупейших затей автора статьи особенно возмущал факт, что у Николая Второго был особый прямой телефон в оркестр Мариинского театра и он, видите ли, лежа у себя во дворце на диване, мог слушать любую оперу, не давая даже себе труда поехать для этой цели в театр!
Сейчас, конечно, кроме улыбки это сообщение ничего не вызовет. Но для этой улыбки потребовалось, чтобы человеческий гений за такой короткий срок изобрел радио, при котором слушание дома оперы для каждого из нас является теперь не только не царской роскошью, но в некоторых коммунальных квартирах, где иногда работают пять-шесть громкоговорителей единовременно, это даже рассматривается как бедствие, почти равное землетрясению.
Беспредельна фантазия людей науки! Мы с вами накануне полетов на далекие планеты, на нас уже работают ультразвук, атомная энергия. Кто знает, может быть, завтра вдруг изобретут какой-нибудь, скажем, «антихамин», с помощью которого женщины, не опасаясь хулиганов, будут ходить по улицам, а мужчины – без трепета приближаться к некоторым начальствующим лицам, не рискуя услышать слова, которые никакая фантазия уже изобрести не может.
Я до сих пор, например, без умиления не могу смотреть на телевизор. Это ведь – чудо! Стоит у тебя дома какой-то ящик, подходишь поворачиваешь ручку – и вдруг перед твоими глазами оживает сказка: знаменитое «волшебное зеркальце». Совсем как у Пушкина – помните?
«Свет мой, зеркальце! скажи,Да всю правду доложи»И волшебное зеркальце начинает докладывать. То есть буквально: в понедельник по нему – доклад, во вторник – доклад, в среду – доклад, в четверг – опять доклад… Словом, как это говорится: «Вниманию родителей! Детям до шестнадцати лет смотреть не разрешается», а взрослым после шестнадцати глубоко не интересно.
Чувствуется, понимаете ли, какой-то разрыв между гениальным полетом фантазии изобретателей телевизора и полным иногда отсутствием какой бы то ни было фантазии у людей, которые по этому телевизору ежевечерне что-то передают потребителям.