Сорок пять лет на эстраде
Шрифт:
Работался фельетон буквально до премьеры. После же премьеры Сокольский снова садился за правку и, прислушиваясь каждый вечер к залу, что-то сокращал, а что-то добавлял. Не помню притом случая, чтобы он был вполне удовлетворен своими фельетонами.
За свою большую жизнь он знал и радости творчества, сладость побед и муки неудач, горечь поражений. Как ни трудно признаться самому себе в неудаче, еще труднее – отбросить плод большой работы «за здорово живешь». И все же, если новый фельетон не удовлетворял его ни как автора, ни как исполнителя, он хоть и с болью, но перечеркивал написанное и заученное и «сдавал в архив».
Над
И в своих выступлениях и в личных разговорах и спорах по вопросам о судьбах разговорного жанра Сокольский огромное значение придавал авторской инициативе артиста-фельетониста. Одно дело – чтение заученного текста, написанного посторонним автором, другое – создание собственного фельетона, проведение самим актером всей работы от сбора фактов и определения темы «на корню» до словесной обработки. Острое слово было его подлинным оружием. Многие из выражений, впервые прозвучавших в его фельетонах, стали крылатыми словами. Помню, как неподдельно, по-детски счастлив был Сокольский, когда одна из таких его шуток была повторена с трибуны съезда комсомола А. В. Косаревым.
Человек веселый, жизнелюбивый, остроумный, он за словом в карман не лез. Это сказывалось и в неожиданных импровизациях во время его эстрадных выступлений. Как-то подвыпивший гражданин в публике мешал выступающим своими неуместными репликами.
Сокольский и говорит ему:
– Гражданин, вы мешаете!
– Кому мешаю, вам?
– Да не мне! Зачем вы дома мешаете водку с пивом?…
Сконфуженный бузотер под смех зрительного зала быстро ретировался.
Ведя концерт, Николай Павлович однажды чуть сам не попал впросак, объявив тогда еще очень молодого и мало кому известного Якова Флиера – скрипачом.
За кулисами Флиер выразил ему свое недоумение. Сокольский тотчас же вылетел на эстраду.
– Яков Флиер забыл дома скрипку и будет играть на рояле, что гораздо труднее…
Публика искренне веселилась, посчитав это каламбуром Сокольского.
На эстраде Николаю Павловичу до всего было дело. Он никогда не бездействовал. Помню, кто-то предложил соединить ансамбли терских и кубанских казаков в один ансамбль. Сокольский отбрил:
– Что вы, что вы, это не удалось даже Деникину…
Иные ворчали на него: он был дотошен. Но за ум, за эрудицию прощали многое.
Продвинуть не только самого себя, бороться не только за свой собственный успех (это – своим чередом!), но за успех эстрадного искусства в целом – всегда было его заботой, заботой, кстати сказать, свойственной далеко не всем мастерам эстрады.
Этой заботой была воодушевлена его неуемная работа и во Всесоюзной студии эстрадного искусства и в первом московском Театре эстрады, открытых в результате его настойчивой, крушившей все преграды инициативы и по праву им возглавленных. Памятью об этом остаются и многочисленные выступления его в прессе. Пользуясь любым предлогом, он много выступает и на всевозможных совещаниях и в печати по коренным вопросам эстрадной жизни и творчества. Спорит, доказывает, негодует,
Только тот, кто слышал его с трибуны или с эстрады, видел в кругу друзей, пользовался его советами, беседовал с ним лично, может до конца оценить своеобразие его личности.
Скажи мне, кто твои друзья, – и я скажу, кто ты…
Жили мы в счастливое, бурное время творческой молодости и мудрой зрелости больших советских писателей, художников, поэтов. С некоторыми были просто знакомы, с другими – дружны.
Алексей Николаевич Толстой, когда писал своего «Петра», подолгу, часто бывал в нашем доме и пользовался для своей работы «Петровскими книгами» библиотеки Сокольского. Бывали здесь и великолепный, ироничный Зощенко, большой поклонник Сокольского-фельетониста, и дорогой Михаил Кольцов, пропагандировавший Сокольского в журнале «Огонек», и Федор Гладков, и Юрий Олеша, и Валентин Петрович Катаев (тогда еще – просто Валя), и многие, многие другие.
О круге собеседников и друзей Сокольского, тех людей, общение с которыми было ему особенно дорого, в какой-то мере могут напомнить стоящие на полках его библиотеки десятки книг, подаренных ему писателями, артистами, художниками, критиками, общественными деятелями, «бывалыми людьми».
Приведу, к примеру, хотя бы несколько дарственных надписей на этих книгах, сохранивших тепло давних встреч с такими людьми.
«Николаю Павловичу Смирному-Сокольскому – первому читателю рукописи этой книги, с большой благодарностью за советы и помощь при ее окончательной доработке. Евгений Кузнецов. Ленинград. 2.VIII. 48».
«Русские народные гулянья» А. Я– Алексеева-Яковлева. Запись и обработка Евг. Кузнецова.
«Великому книголюбу Николаю Павловичу Смирнову-Сокольскому малая книга сия подносится автором с чувством искреннейшего уважения и солидарности. Ираклий Андроников. 1957 июля 10 дня, Нальчик».
«Рассказы литературоведа» Ираклия Андроникова.
«Коле Сокольскому, Д. Бедный. 13.IV – 31. Москва».
«О писательском труде» Д. Бедного.
«Дорогому Николаю Павловичу с великой любовью и безграничным уважением. А. Безыменский. 18.1 – 1949 г.» «Сатира и юмор» А. И. Безыменского.
«Юмористу – юморист. Остап Вишня. 15/1 – 30 г.» «Улыбки Вишни».
«Николаю Павловичу Смирнову-Сокольскому, известному в нашей стране книголюбу и артисту, вдохновлявшему нас на подвиги в дни Великой Отечественной войны 1941 – 45 гг. От бойца-севастопольца. Жидилов. 15 апреля 1961 г. Москва».
«Мы отстаивали Севастополь» Е. И. Жидилова.
«Дорогому сердечно любимому Николаю Павловичу Смирнову-Сокольскому на память о нашем вечере в кружке. М. Зощенко. 16/XI – 38».
«Рассказы» М. М. Зощенко.
«Николаю Павловичу Смирнову-Сокольскому с чувством большой, глубокой симпатии дарю эту книжку, очень робея и стесняясь, что это более чем скормное писательство приобщится к сокровищнице, достойной умного и талантливого ее обладателя». Р. Кармен. Май 1955 г.».