Сорок пятый
Шрифт:
Как это важно, когда, взваливая на плечи подчиненному порой нелегкую ношу, говоришь с ним при этом не приказным языком, а доверительно, по-человечески. «Товарищ Петров, ваша задача такая-то. Это, мы знаем, нелегкая и ответственная задача. Но я надеюсь, товарищ Петров, что именно вы эту задачу выполните, я знаю вас я с вами не первый день и не первый год воюю. Ну, а кроме того, помните, что вы можете всегда в трудную минуту рассчитывать на мою поддержку. Хотя я уверен, что вы справитесь и без этой поддержки. Вы должны к исходу дня выйти туда-то и овладеть тем-то. Справа от вас будет действовать Николай Павлович, а слева — Алексей
Я не пытаюсь восстановить здесь в точности какой-то конкретный разговор, а говорю лишь о стиле обращения к подчиненному, который был характерен для таких вое начальников, как Рыбалко. Повторяю при этом, что этот стиль отнюдь не исключал самой жесткой требовательности.
Таков был Павел Семёнович Рыбалко. К его боевым делам я ещё не раз буду возвращаться по ходу своего повествования. Здесь лишь добавлю несколько штрихов к его портрету.
После войны, когда мне в роли главнокомандующего Сухопутными войсками пришлось вновь работать вместе с Рыбалко, командовавшим тогда нашими бронетанковыми войсками, я ещё раз утвердился в своем высоком мнении об этом человеке.
Армия осуществляла переход на мирное положение. На своем новом весьма ответственном посту Рыбалко должен был решать многие задачи, суммировать весь бое вой опыт, накопленный бронетанковыми войсками за годы войны, наметить планы развития этих войск в мирное время с перспективой на будущее, правильно разработать всю техническую политику в области танкостроения. И тогда я видел в Рыбалко талантливого, проницательного и твердого военачальника.
Командующий бронетанковыми войсками Советской Армии — последняя должность Рыбалко. Он умер, находясь на этом посту, умер в расцвете сил, и это была тяжелейшая утрата не только для всех его боевых товарищей, но и для всех наших Вооруженных Сил.
...Решение отказаться от окружения Силезской группировки врага дало свой эффект. Под сильным натиском советских войск с фронта, опасаясь глубокого обхода, гитлеровцы вынуждены были поспешно ретироваться в оставленные нами для этого ворота.
К 29 января весь Силезский промышленный район был очищен от противника и захвачен целым и неразрушенным. Многие предприятия, когда мы ворвались туда, работали на полном ходу и в дальнейшем продолжали работать и выпускать продукцию.
Немецко-фашистские войска понесли серьёзные потери уже в те дни, когда пытались оторваться от нас и выходили из промышленного района в оставленный нами коридор. Но главный урон им был причинен, конечно, после выхода, на открытой местности, массированными ударами танкистов Рыбалко и 60-й армии Курочкина.
Судя по данным, которыми мы располагали, после ряда ударов, нанесенных врагу в открытом голе, от его группировки в Силезии осталось не более двадцати пяти — тридцати тысяч человек, представлявших самые различные разбитые и разрозненные части. Это было все, что удалось им вывести из того предполагаемого котла, от создания которого мы в последний момент отказались.
Кроме того, мы, очевидно, упустили нескольких гитлеровских генералов, которых могли бы взять в плен. Но я не жалел об этом. То, что мы выиграли, не шло ни в какое сравнение с тем, чем мы поступились.
До сих пор я говорил преимущественно о действиях южного крыла фронта. Однако при всей важности
Как я уже упоминал, на центральном участке фронта 5-я гвардейская армия Жадова, используя благоприятную обстановку, созданную поворотом армии Рыбалко, захватила плацдармы, которые впоследствии сыграли очень важную роль при осуществлении новых операций — Нижне-Силезской и Верхне-Силезской.
Правее Жадова 4-я танковая армия Лелюшенко то же форсировала Одер и вышла в район Штейнау. Правее действовали 13-я армия Пухова и 3-я гвардейская армия Гордова, но там дело шло медленно. Войска вели ожесточенные бои с остатками 24-го танкового и 42-го армейского корпусов, а также с соединениями 9-й поле вой армии противника. Все эти силы раньше противостояли войскам 1-го Белорусского фронта, а теперь под их ударами сместились к югу и вышли в район восточнее Лисса, в полосу действий армии Гордова.
Ввиду особой сложности обстановки мне пришлось выехать к Лелюшенко. Его командный пункт был уже на том берегу, за Одером.
Добравшись туда и выслушав доклад командарма, я поставил ему задачу нанести удар на северо-западном направлении, наступая одновременно по обоим берегам Одера, чтобы помочь Гордову. Совместными усилиями эти две армии должны были окружить и уничтожить теснимую 1-м Белорусским фронтом группировку противника, чтобы не позволить ей перейти Одер.
Вспоминаю об этом с горечью, но необходимо признать, что выполнить эту задачу до конца войскам 3-й гвардейской и 4-й танковой армий не удалось. Фашисты сманеврировали и прошли севернее намеченного нами удара. Нашим войскам все же удалось сначала окружить, а потом уничтожить в районе Лисса около пятнадцати тысяч вражеских солдат, но остальные все же, хотя и с крупными потерями, переправились на западный берег Одера. И если на левом крыле фронта у нас все вышло именно так, как было задумано, то о действиях правого крыла этого сказать нельзя.
Война — это непрерывное накопление и непрерывное обобщение опыта. Обобщенный и осмысленный опыт существенно влияет на последующие действия войск, на дальнейший ход войны. Именно поэтому хотел бы остановиться здесь и коснуться наиболее важных итогов Висло-Одерской операции.
Главная особенность прорыва, с которого началась операция, заключалась в том, что мы обеспечили большую глубину огневого подавления противника, по существу, на полную артиллерийскую дальность. Для тяжелых калибров она составляла двадцать — двадцать Два километра.
Первоначальные наши успехи следует отнести так же за счет правильного определения ширины участка прорыва. Прорыв на фронте до сорока километров сразу позволил развивать удар в оперативную глубину и в стороны флангов.
Операция отличалась высокими темпами продвижения войск. Уже в первый день армии Жадова, Коротеева, Пухова преодолели с боями расстояние в пятнадцать — двадцать километров, а в последующие дни наступали по двадцать пять — тридцать километров в сутки. Танкисты делали за сутки по сорок — пятьдесят километров, а в отдельные дни по шестьдесят — семьдесят километров, на ходу громя подходившие из глубины резервы врага.