Сороковник. Книга 1
Шрифт:
– Ну, хвост здоров, и так видно, вон как молотит. – Ведунья усмехается. – Умница, да ещё такой редкой породы.
Не оборачиваясь, бросает:
– Может, всё-таки пройдёшь? Я на ночь запираю.
Это уже мне, что ли?
Зайдя из темноты в ярко освещённую комнату, временно слепну. За мной скрипят, прикрываясь, двери, гремит замок.
– Располагайся, отдыхай. Буду не скоро.
Хозяйка исчезает в двери напротив.
Отдыхай?
Это ничего, что я тут у вас недавно кого-то заколола? Это ничего, что по улицам бродят динозавры? Это ничего, что все вы взялись невесть откуда и неизвестно зачем
Можно я вам ещё много чего выскажу?
Нора, удовлетворённая вниманием незнакомой тёти, уже растянулась на пёстром тряпичном коврике и вывалила язык. Ей было… ничего. Хозяйка рядом, тепло, мягко, – что ещё надо? В изнеможении опускаюсь на деревянный диван. Точь в точь как у моего деда в деревне и такой же жёсткий. Этих диванов тут вдоль стен несколько, а есть ещё стол, пара стульев и узкая кушетка. Если рядом смотровая, то здесь явно что-то вроде приёмного покоя.
На диванах раскиданы кожаные подушки. Я собираю их для себя все.
Потом нахожу в углу мелкую фаянсовую раковину, один в один – как в наших больницах, и ура – действующую! – и отмываюсь, как могу. Покосившись на хозяйское полотенце на крючочке, решаю не церемониться: раз собаке здесь больше рады, чем мне, то для неё и полотенца не пожалеют. Намочив льняную ткань, обтираю Нору от ящеровой крови и кое-как даю напиться из горстей. Рукава ветровки промокают до локтей, поскольку, забывшись, я не сообразила её снять. Приходится закинуть куртку на спинку одного из диванов, для просушки.
– Как же так, Норушка, – говорю растерянно, – я тебе второй раз за сегодня морду отмываю… От крови, между прочим.
И тут у меня начинают слипаться глаза. Чёрт его знает, может, шок, может стресс, или всё сразу наложилось, но только чувствую, что если не засну немедленно, то умру на месте. Так… Главное, Нора никуда не денется из закрытого помещения. Судя по встрече, её уж точно не выгонят. А выход мы завтра найдём. Непременно. Вот только девочки мои будут волноваться…
Ничего, они уже большие. Уже оставались одни на хозяйстве на несколько дней, когда меня посылали в командировку. Не пропадут и сейчас. Я здесь долго не задержусь. Выход должен быть, непременно.
Спать.
Сбрасываю на пол подушку для Норы, стаскиваю, не глядя, кроссовки и тюкаюсь ничком в скрипучую кожаную горку, подавшуюся подо мной. Спать.
Глава 2
Вот кому в нашей семье режим не писан, так это Норе. Просыпается она в четыре утра и немедленно бежит ко мне здороваться. Тратить время на утренний сон, с её точки зрения, просто глупо, когда вместо этого можно подышать хозяйке в ухо, ткнуться мокрым носом в плечо, стянуть одеяло. На улице в эту пору пусто и интересно, можно писать сколько угодно и со вкусом выбирая местечко… так что нечего залёживаться!
Вот и сегодня ни свет, ни заря когтистая лапа чувствительно проехалась по моей руке, объявляя побудку. «Пора вставать!»
Я привычно дёрнула плечом, спросонья пытаясь сообразить, отчего так жёстко и неудобно лежать, а главное – почему так холодно, даже попа мёрзнет! Пошарила в поисках одеяла и наткнулась на деревянную спинку дивана. И вспомнила, что я не дома.
С трудом села. После вчерашних приключений тянуло все мышцы, да
Нора с поводком в зубах нетерпеливо поскуливает у выхода. Выход у нас – солидная дверь с солидным засовом. Отодвинуть его не проблема, но не опасно ли на улице? А ну как меня там уже поджидают?
– Погоди, Нора, дай соображу. Что-то я с утра…
Нашарив и кое-как натянув обувку, пятернёй приглаживаю волосы. Где-то тут была раковина… Вода, бегущая из крана, оказывается приятно тёплой, что заставляет задуматься о несоответствии внешнего облика здешних домов внутреннему содержанию. Не знаю, может, в тех коттеджах, что я вчера сочла средневековыми, строго выдерживается исторический антураж, и умываются там из медных тазиков, и держат под кроватью ночные горшки… гадать не берусь. Но водопровод, а также фаянсовые «удобства», обнаруженные мною конкретно здесь в небольшом чуланчике, вполне сносны и убеждают, что приятных сторон прогресса здесь не чураются.
Покосившись на запачканное вчера о Норкину морду полотенце, вытираюсь носовым платком. Натягиваю высохшую куртку. Выглядываю в окно.
Снаружи почти светло. Окна домов на другой стороне улицы прячутся за ставнями, на цветах и травах в палисадниках застыла роса. Тихо, спокойно, и не верится в ночные кошмары. А Сонька с Машкой, наверное, из-за меня не спали, сходили с ума… Эту мысль я пресекаю на полном ходу. Нечего нагнетать тоску, пора думать, как вернуться домой. В одном месте не вышло – поищем другое. И, конечно, мне нужна информация. Что это за город? Почему меня сюда занесло? Что за гладиаторские бои прямо на улицах? Но прямо сейчас подумать о самом приземлённом. Сама-то умылась и посетила туалет, а собакин вот-вот напрудит лужу прямо у порога. Пора искать хозяй… Ох!
А она, похоже, уже здесь. Чей же ещё взгляд ощутимо буравит спину? Невольно поёжившись, оборачиваюсь. Точно. В дверном проёме… смотровой, так, кажется?
Как же её называли вчерашние мужики? Галя? Гала? Ведунья?
Было в ней что-то не от мира сего, пугающее; так, с ходу и не определишь что именно. Да хотя бы контраст между тяжёлым взглядом, давящим к земле, и радушной, вполне светской улыбкой. Сложив руки на груди, откровенно меня изучает. Высока, сухощава, одета просто и с определённым этническим шармом: длинная тёмная юбка с орнаментом по подолу, бежевый свитер из грубой деревенской пряжи, на ногах что-то вроде тапочек-мокасин. Бусы из янтаря вперемежку с полированными кусочками дерева нанизаны на тонкий кожаный ремешок, такими же украшен пояс на тонкой талии. Каштановые волосы собраны в высокий хвост. На вид – лет так около сорока.
– Ну, здравствуй, гостья.
Надо же, это она ко мне обратилась, а не к Норе, как вчера. На самом деле ирония моя вызвана давнишним комплексом: при виде стройных и высоких я всегда чувствую собственное несовершенство.
– Доброе утро, – отвечаю как можно вежливее. – Спасибо, что приютили.
– Свой своему поневоле рад, – отзывается она туманно. И добавляет без перехода: – Гала меня зови. Не Галина, не Галя, ни как-нибудь там ещё. Понятно? По-другому не люблю.
Что ж тут непонятного? Тоже, видать, какие-то заморочки с собственным именем. Ну, тогда и меня называйте, как скажу.