Сороковник. Книга 3
Шрифт:
— Ванька-а… — бормочет Лора, стискивая и тормоша меня. — Ванечка, ну как же так всё получилось… Пойдём ко мне, — решительно говорит, отстранившись. — Не ровён час, этот чокнутый вернётся на разборки. Что на него нашло, не знаешь? Ещё на Совете был как человек, а как из портала выехал — как подменили. И на площадь не поехал, сразу сюда. А я хотела к Яну завернуть, Вань, он же в тоске весь, почернел, ну, из-за… — Она замолкает. Добавляет тихо. — Из-за Васюты. Ты знаешь? Тебе сказали?
— Сказали. Я ведь тоже к Яну шла.
— Давай выждем. Что-то старый чёрт не в том духу, как бы не учудил чего. Пойдём-пойдём, — берёт лошадку за повод и разворачивает и её, и меня к центру. А я поспешно кручу головой,
— Ты его, дурака, не слушай, — успокаивает Лора. — Никто о тебе ничего плохого не думает. Не знаю, что он там себе в голову вбил, но только совсем не так всё было. Мага, когда в лагерь заявился…
Так он всё же был у Васюты?
— … точно, к Васюте приехал и спокойно так говорит: разговор есть. А тот, понимаешь, словно сразу всё и понял. Отвечает: может, после боя? Глядишь, и говорить не о чем будет. В смысле — некому, это уж я потом поняла. — Лора сдерживает рыдание, у меня тоже начинает щипать глаза. Мы снова оказываемся на площади, перед нами почтительно расступаются. — Видишь ли, — моя подруга шмыгает носом, как девчонка, — я ж Аркашу ждала, когда он приедет, а так получилось — они вместе с Магой пожаловали, вот я рядом и оказалась, всё слышала. А они и впрямь ни от кого не таились.
Она умолкает.
— Дальше что? — с тоской спрашиваю.
— Ну, ты знаешь, каким твой теперешний может быть, — Лора смотрит виновато. Это из-за слова "твой"? — Он же не юлит, не виляет, рубит правду-матку, всё как есть. Так и сказал. Вот что, Васюта, говорит, я привёз сюда Иву. В её мире нашёл, сюда доставил. Мы друг друга когда-то любили, потом так получилось, что разошлись, а у неё от меня, оказывается, дети. А всем же известно, Вань, что для тёмных дети — это всё, потому что мало их, некромантов… А Васюта даже не дрогнул. Знаю, говорит…
Останавливаюсь и невольно прикладываю руку к сердцу, что начинает стучать как сумасшедшее.
— Тебе плохо? — всполошившись, Лора перехватывает меня за плечи, как будто я уже падаю в обморок. Я качаю головой.
— Нет, всё в порядке. Так он знал?
— Только не поняла, откуда. Он сказал: видел я их, сразу понял, в кого, догадаться нетрудно.
А у меня в памяти всплыл залитый солнцем луг, мы с Васютой на теплой траве, прислонившиеся к спине лежащего Чёрта… "Красивые у тебя дети", — говорит Васюта. И до этого: сэр Майкл, снимая с меня воспоминания, вдруг окликает: "Васюта! Смотрите же! Здесь ещё что-то!" Значит, и Вася видел всё, что со мной во сне происходило, и дом мой видел, и девочек. А с Магой он задолго до этого был знаком. Да и впрямь, если отбросить то, что мы из разных миров, то по ярко выраженному сходству нетрудно догадаться, чьи они — дети.
Он знал.
И воеводе сказал, отправляясь вместо меня в Сороковник: делаю это, чтобы она к детям своим вернулась. Не стал разыскивать Магу, не стал выяснять отношения — а просто пошёл вместо меня.
Чтобы остановить слёзы, пережимаю переносицу.
— Давай уж, не тяни. Заканчивай.
— Так и сказал — знаю, — потеряно повторяет Лора. — И потом они долго молчали. Мага и говорит: она согласилась за меня выйти, — а сам так глазами сверкает, как будто ждёт, что на него вот-вот все кинутся, уж и отбиваться готов. Потом добавляет: у нас договор на три месяца. Захочет потом уйти, свободной быть — препятствий чинить не стану, но эти три месяца — а сам руку в кулак сжимает — моя она, и я её никому не отдам. Ох, Ва-ань… Я так и думала, что сцепятся они сейчас. Стоят друг против друга, и Мага вроде даже как подрос, оба свирепые, ещё немного — и подерутся… Потом Васюта выдохнул так — и спрашивает: сама согласилась или принудил? Сама, твой отвечает. И добавляет: из-за детей, не из-за меня. И опять друг на дружку смотрят. А тут как раз сигнал к бою,
Лора порывисто вздыхает, за ней вздыхает лошадка. Идём молча.
Вот оно как всё было…
Зачем ты мне врал, воевода? Вроде и правду сказал — и вывернул всё наизнанку? Зачем оскорблял так? Хоть и знаю я тебя всего ничего, но тот воин, которого я привечала, кто за своих ребят просил — так говорить со мной не мог. А ведь я чуть было не поверила…
И снова на сердце камень. Не поверила. А вдруг он в чём-то прав?
— А ты как считаешь? — слова даются мне с трудом. — Может, тебе со мной тоже лучше не связываться? Ипатий меня в глаза предательницей назвал.
— Вань, не дури. Начнёшь сейчас себя во всех грехах обвинять… Запуталась ты, могу допустить, но ты ж не девочка — сломя голову, от одного мужика за новым красавцем кидаться. Я ж тебя знаю, как облупленную, хоть мы и недолго знакомы. Да ведь иной раз совсем мало нужно, чтобы человека до печёнок почувствовать, вот как я тебя сейчас. Мы вот что сделаем: пойдём ко мне, и ты мне всё-всё расскажешь, а тогда и покумекаем вместе, как дальше быть. Аркаша после Совета задержался, больно охота ему посмотреть, как там твои родственнички новые работать будут, — она невесело усмехается. — Ох, знала бы ты, чего мы сегодня наслушались и насмотрелись, подруга… Ты ещё дёшево отделалась — пальцами да лёгким испугом, а сколько там косточек под одной только пыточной башней зарыто было. Да, вот что, Вань, — она вдруг запинается, — у тебя же… ты же… — собравшись духом, выпаливает, — в общем, от Васи беременна, да? Ты прости, что спрашиваю, но я ж не знаю, когда вы с твоим бывшим, то есть теперешним, сошлись, вдруг у вас что-то как-то…
Смотрю на неё негодующе.
— Ну, ты балда! — только и говорю в сердцах. Она вдруг виснет у меня на шее.
— Вань, ну прости! Ты не представляешь, как мне это нужно было знать! — Я сердито отбиваюсь, но потом отмякаю.
— И как тебе такое в голову могло придти?
— Вань, ну всё, не буду больше. Не буду. Скажи, а тебе не страшно? — внезапно спрашивает она и вдруг густо краснеет. — Ну, в таком возрасте, всё-таки…
— В каком? — огрызаюсь. — Можно подумать, меня кто-то спрашивал! И вообще, что за глупости? Любить, значит, можно, а рожать — возраст не тот? Моя бабка самого младшего своего в сорок восемь родила, едва-едва мужа с войны дождавшись, и ничего.
И вдруг подозрительно гляжу на Лору. А та почему-то расплывается в улыбке.
— Не поздно, значит. Вот я ему так и скажу. Чтоб не пугался.
— Кому — ему? — осторожно спрашиваю.
— Арка-аше… — тянет подруга. И мечтательно щурится.
Была бы я на лошади — точно свалилась бы.
***
Мы сидим в маленьком уличном кафе, неподалёку от центра. Лошадку свою Лора сплавила проезжавшим мимо товаркам, поручив отвести на конюшню, но домой к боевой подруге мы так и не пошли. Не хотелось сидеть в четырёх стенах в погожий день, а тут кстати повстречались на соседней улице милые мирные столики, расставленные прямо на тротуаре и прикрытые от солнца зонтиками, что так и потянуло к ним. Мы с Лорой, не сговариваясь, устремились к ближайшему свободному столику.
— Как ты думаешь, — спрашивает она нерешительно, — а можно нам по случаю встречи — да по рюмочке?
— И думать не моги, — заявляю категорически. — В ближайший год — это уж точно. Особенно, если сама кормить будешь.
Лора вдруг заливается краской.
— Что буду делать? Ой, прости. Я — и… нет, не представляю.
— Нет, ты скажи мне, как ты всё-таки решилась? — не выдерживаю. — Ты ж была категорически против!
Рядом с нами вырастает юноша-официант. Мы заказываем чай со льдом, — а больше пока ничего не хочется.